|
В тот вечер он не заработал ничего, зато заработал в последующие, и если после этого ему случалось оставаться без ужина, то лишь потому, что он предпочитал потратить деньги на что-нибудь другое, стремясь получить большее удовольствие или больший доход. Он прилагал руки и ум к великому множеству дел — занимался предпринимательством в буквальном смысле этого слова, шел на риск, зачастую безрассудный, познал блестящий успех и горечь поражения, но, будучи прирожденным экспериментатором, умел извлекать радость даже из сознания необходимости, хотя нередко она так же досаждала ему, как власяница средневековому монаху. Одно время казалось, что поражения — его неизменный удел, неудача сопутствовала ему постоянно, и чего бы он ни коснулся, все обращалось не в золото, а в прах. Как-то, когда упорно преследовавшие его беды достигли апогея, он с необычной ясностью осознал, что делами на земле заправляет некая сверхъестественная сила, куда более могущественная, чем его собственная воля. Такое таинственное вмешательство могло исходить только от Дьявола, и Ньюмен возненавидел эту наглую силу как личного врага. Он испытал, что значит полностью исчерпать кредиты, когда и один-то доллар взять неоткуда, и каково на ночь глядя очутиться в чужом городе без гроша в кармане, гроша, который мог бы сделать этот город более радушным. Именно при таких обстоятельствах Ньюмен впервые оказался в Сан-Франциско — городе, где ему предстояло пережить самые счастливые повороты колеса судьбы. Его лишь потому нельзя уподобить доктору Франклину, который, бродя по ночным улицам Филадельфии, жевал одноцентовый хлебец, что даже этого одноцентового хлебца, необходимого для полного сходства, ему купить было не на что. В самые мрачные дни им двигал один простой практичный принцип — сам он назвал бы его стремлением «выдюжить». Прошло время, и ему это удалось — он проложил себе путь в спокойные воды, и деньги потекли к нему рекой. Не будем скрывать, что в те дни Кристофер Ньюмен считал добывание денег единственной целью в жизни; по его собственному убеждению, он для того и пришел в этот мир, чтобы отвоевать у строптивой судьбы богатство, и чем больше оно будет, тем лучше. Эта цель поглощала все его мысли и занимала воображение. О том, как использовать эти деньги, что можно получить от жизни, в русло которой удалось впустить золотой поток, он до тридцати пяти лет вряд ли задумывался. Жизнь казалась ему свободной игрой, и в этой игре он делал высокие ставки. Наконец он выиграл, забрал свой куш и задумался — чем же заняться дальше? Он принадлежал к людям, которые рано или поздно задаются этим вопросом, а ответ на него как раз и является содержанием излагаемой нами истории. У Ньюмена уже появились смутные подозрения, что ответов может быть больше, чем допускал тот взгляд на жизнь, которого он до сих пор придерживался, и пока они с Тристрамом болтали, сидя в этом блистающем красками уголке Парижа, сие подозрение понемногу крепло и даже согревало душу.
— Должен признаться, — вдруг сказал он, — что здесь, в Париже, я вовсе не чувствую себя таким уж ловким. Здесь мои замечательные способности ни к чему. Здесь я будто дитя малое и любой ребенок может водить меня за руку. — Этим ребенком буду я, — весело отозвался Тристрам. — Я буду водить тебя за руку. Доверься мне. — Я хороший работник, но, вероятно, в бездельники не гожусь. Уехал за границу развлечься, но вряд ли знаю, как это делается! — Ну, этому научиться нетрудно. — Может, я и научусь, только боюсь, безделье никогда не станет моей второй натурой. Уж как я к этому стремлюсь, но мои таланты, видно, по другой части. Бездельник из меня никудышный, первостатейным никогда не стану, не то, что ты. — Да, — согласился Тристрам, — если говорить о бездельниках, то уж я-то, по-моему, самый подлинный, как те греховные картины, что висят в Лувре. |
