— Это невозможно, — тихо сказал он.

— Этого не позволяют приличия, — поддержала его мать.

Ньюмен рассмеялся.

— Вы шутите! — воскликнул он.

— Сестра, у нас нет времени, вы опоздаете к поезду, — сказал маркиз.

— Помилуйте, он что, с ума сошел? — возмутился Ньюмен.

— Увы, вовсе нет, — проговорила мадам де Сентре. — Я уезжаю.

— Куда?

— В деревню, во Флерьер, мне надо побыть одной.

— Чтобы не видеть меня? — спросил Ньюмен.

— Сейчас я не могу встречаться с вами, — ответила графиня.

— Почему именно сейчас?

— Мне стыдно, — просто сказала мадам де Сентре.

Ньюмен повернулся к маркизу.

— Что вы с ней сделали? Что все это значит? — спросил он с прежней спокойной выдержкой, порожденной многолетней привычкой смотреть на жизнь легко. Он был взволнован, но волнение выражалось у него лишь в том, что он еще лучше владел собой, словно пловец, освободившийся от связывающей его одежды.

— Это значит, что я вынуждена отказаться от вас, — сказала мадам де Сентре. — Вот что это значит.

На ее лице было такое трагическое выражение, что сомневаться в справедливости ее слов не приходилось.

Глубоко потрясенный, Ньюмен не почувствовал, однако, на нее никакой обиды. Он был в смятении, в растерянности, и присутствие старой маркизы с сыном оскорбляло его взор, словно слепящий свет фонаря в руках у сторожа.

— Не могу ли я поговорить с вами наедине? — спросил он.

— Не надо. Это будет только мучительней. Я надеялась, что успею уехать, не увидев вас. Я вам все написала. Прощайте, — и она снова протянула ему руку.

Ньюмен спрятал руки в карманы.

— Я еду с вами, — сказал он.

Она коснулась его рукава.

— Исполните мою последнюю просьбу, — и при этих словах ее глаза, с мольбой устремленные на него, наполнились слезами. — Дайте мне уехать одной, уехать покойно, со спокойной душой. Нет, не со спокойной — с умершей. Дайте мне самой похоронить себя. Прощайте.

Запустив руку в волосы и медленно потирая голову, Ньюмен, сощурившись, переводил напряженный взгляд с мадам де Сентре на ее мать и брата. Губы его были плотно сжаты, в углах рта образовались складки, и от этого на первый взгляд могло показаться, будто он улыбается. Я уже отмечал, что в минуты волнения он еще лучше владел собой, и сейчас он мрачно проговорил, медленно и отчетливо:

— По всему видно, что вы изволили вмешаться, маркиз. Насколько я помню, вы обещали не вмешиваться. Я знаю, вы не любите меня, но это к делу не относится. Я поверил вашему обещанию не вмешиваться. Помнится, вы даже поклялись честью, что будете держаться в стороне. Вы изменили своему слову, маркиз?

Маркиз поднял брови, но было ясно, что он намерен вести себя еще более любезно, чем всегда. Опершись руками на спинку кресла, в котором сидела его мать, он наклонился вперед, будто проповедник или лектор над кафедрой. На его лице не было улыбки, оно выражало приличествующую случаю серьезность.

— Извините, сэр, — проговорил он. — Уверяю вас, я никак не воздействовал на решение сестры. Я пунктуально выполнял данное вам обещание. Разве не так, сестра?

— Зачем вы ищете подтверждений, сын мой? — заговорила маркиза. — Вашего слова вполне достаточно.

— Да, совершенно верно, вы дали ей возможность принять мое предложение, — сказал Ньюмен.