— Мы не одни. Я хочу говорить с вами наедине.

Ньюмен посмотрел на доктора, доктор на кюре, тот ответил ему взглядом, потом оба пожали плечами.

— Наедине… пять минут, — повторил Валентин. — Пожалуйста, оставьте нас.

Кюре снова взял со стола таинственный предмет и направился в коридор, сопровождаемый доктором и бывшими секундантами. Ньюмен закрыл за ними дверь и вернулся к постели Валентина. Тот внимательно наблюдал за происходящим.

— Все это плохо, очень плохо, — проговорил он, когда Ньюмен сел рядом с ним. — Чем больше я думаю, тем более скверным мне все это кажется.

— О, перестаньте об этом думать, — сказал Ньюмен.

Но, не обращая на его слова внимания, Валентин продолжал:

— Даже если они опомнятся и снова вернут вас, все равно — какой стыд! Какой позор!

— Нет, они не опомнятся, — сказал Ньюмен.

— Вы можете их заставить.

— Заставить?

— Я открою вам тайну. Страшную тайну. Вы можете использовать ее против них, запугать их, принудить.

— Тайну! — повторил Ньюмен. Мысль о том, что он услышит «страшную тайну» из уст умирающего Валентина, сначала так покоробила его, что он даже отшатнулся от постели. Ему казалось, что получать сведения таким образом непорядочно, не лучше, чем подглядывать в замочную скважину. Но вдруг то, что он может «принудить» мадам де Беллегард и ее сынка, представилось ему соблазнительным, и Ньюмен склонил голову пониже, к самым губам Валентина. Однако некоторое время умирающий ничего больше не произносил. Он только смотрел на своего друга горящими, взволнованными, расширенными глазами, и Ньюмен начал думать, что о тайне граф заговорил в бреду. Но наконец Валентин продолжил:

— Это случилось во Флерьере, что-то там произошло, какая-то нечистая игра. С моим отцом. Не знаю что! Мне было стыдно, страшно допытываться. Но я уверен — что-то с ним было не так. Моя мать знает все, и Урбан тоже.

— Что-то случилось с вашим отцом? — быстро спросил Ньюмен.

Валентин посмотрел на него, и глаза его раскрылись еще шире.

— Он не поправился.

— Не поправился от чего?

Но, казалось, последние силы Валентина ушли — сначала на то, чтобы решиться заговорить о тайне, а затем на то, чтобы это признание произнести. Он снова затих, и Ньюмен, сидя около, молча смотрел на него. Наконец Валентин начал опять.

— Вы поняли? Во Флерьере. Вы сможете выяснить. Знает миссис Хлебс. Скажите, что это я послал вас к ней. А потом скажите им, и увидите. Это может помочь вам. А не поможет — расскажите всем и каждому, — голос Валентина упал до едва слышного шепота. — Этим вы отомстите за себя.

Слова его перешли в долгий тихий стон. Глубоко потрясенный Ньюмен встал, не зная, что сказать. Сердце его бешено колотилось.

— Спасибо, — произнес он наконец, — я очень вам обязан.

Но Валентин, по-видимому, его не слышал, он молчал, и молчание это затягивалось. В конце концов Ньюмен подошел к двери и открыл ее. В комнату снова вошел кюре, неся в руках священный сосуд, за ним следовали три джентльмена и слуга Валентина. Это шествие напоминало похоронную процессию.

Глава двадцатая

Валентин де Беллегард тихо скончался в те минуты, когда лучи холодного бледного мартовского рассвета озарили лица немногочисленных друзей, собравшихся у его постели. Через час Ньюмен покинул гостиницу и уехал в Женеву; ему, естественно, не хотелось присутствовать при появлении мадам де Беллегард и ее первенца.