После этих слов миссис Тристрам помолчала, словно обдумывая свое обещание. Но в этот вечер ей, видно, ничего придумать не удалось. Однако, когда Ньюмен собрался уходить, она заговорила с ним совсем другим тоном, куда девалось ее беспощадное вышучивание. Теперь у нее в голосе звучали чуть ли не робкие, участливые нотки, такие переходы давались ей с необычайной легкостью.

— Если говорить серьезно, — сказала она, — я верю в вас, мистер Ньюмен. Вы тешите мое патриотическое чувство.

— Патриотическое чувство? — переспросил Ньюмен.

— Именно так. Объяснять слишком долго, да вы вряд ли и поймете. Можете принять мои объяснения за громкие слова. Между тем к вам лично это не относится: речь идет о том, представителем чего вы для меня являетесь. И прекрасно, что вы всего этого не сознаете, а то раздулись бы от гордости.

Ньюмен смотрел на нее в удивлении, силясь понять, представителем чего же он для нее является.

— Простите мне мою надоедливую болтовню и забудьте мои советы. Довольно глупо с моей стороны брать на себя роль советчицы. Если вы не знаете, как поступить, поступайте так, как вам покажется лучше, и это будет совершенно правильно. Если окажетесь в затруднении, решение принимайте сами.

— Я запомню все, что вы мне сказали, — заверил ее Ньюмен. — Ведь здесь так много всяких правил и церемоний…

— Разумеется. Их-то я и имела в виду.

— Да, но мне бы хотелось их соблюдать, — сказал Ньюмен. — Чем я лучше других? Меня это не пугает, я не прошу, чтобы мне разрешили нарушать здешние порядки. Да я такого разрешения и не приму.

— Я вовсе не это хочу сказать. Соблюдайте их по-своему. Ставьте самому себе вопросы. Рубите узел или распутывайте его, как уж вам заблагорассудится.

— Да уж, уверен, рассусоливать я не стану, — сказал Ньюмен.

В следующий раз он обедал на Йенской авеню в воскресенье — день, когда мистер Тристрам не играл в клубе, так что вечером на балконе собралось трио. Разговор переходил с предмета на предмет, и вдруг миссис Тристрам заявила Кристоферу Ньюмену, что ему пора подыскать себе жену.

— Нет, вы только послушайте ее, какая дерзость! — воскликнул Тристрам, который в воскресные вечера всегда бывал склонен к язвительности.

— Надеюсь, вы не дали обет безбрачия? — стояла на своем миссис Тристрам.

— Боже сохрани! — воскликнул Ньюмен. — Я женюсь непременно.

— Ну, это дело нетрудное, — заметил Тристрам. — Только последствия роковые.

— Полагаю, вы не станете ждать, когда вам исполнится пятьдесят?

— Напротив. Я хотел бы жениться как можно скорей.

— Кто бы мог подумать! Вы ждете, что какая-нибудь дама сама придет и сделает вам предложение?

— Нет, предложение я сделать готов. Я много об этом думаю.

— Поведайте же, о чем именно вы думаете?

— Ну, — медленно начал Ньюмен, — я хочу сделать хорошую партию.

— Тогда женись на женщине лет шестидесяти, — вставил Тристрам.

— В каком смысле «хорошую партию»?

— Во всех. Мне трудно угодить.

— Тебе следует помнить французскую пословицу, которая гласит, что самая красивая девушка на свете не может дать больше того, что у нее есть.

— Раз уж вы меня спросили, — продолжал Ньюмен, — скажу откровенно. Я очень хочу жениться. Во-первых, пора. Мне вот-вот будет сорок, и оглянуться не успею. Кроме того, я — одинокий, неприкаянный, мне живется скучно.