— Пусть ваша дочь напишет для меня полдюжины картин, и приданое ей обеспечено.

— Полдюжины картин! Приданое! Месье не шутит?

— Если она сделает мне в Лувре шесть или восемь копий так же хорошо, как написала «Мадонну», я заплачу ту же цену за каждую, — заверил его Ньюмен.

На какой-то момент бедный месье Ниош от радости и признательности лишился дара речи, а затем схватил руку Ньюмена и сжал ее в своих, глядя на него повлажневшими глазами.

— Так же хорошо? Да они будут в тысячу раз лучше, они будут великолепны — божественны! Ах, почему я не владею кистью, сэр, чтобы ей помочь! Как мне благодарить вас? Боже! — и он прижал руку ко лбу, словно силился что-то придумать.

— Вы уже отблагодарили меня, — сказал Ньюмен.

— Вот что, сэр! — вскричал месье Ниош. — Я знаю, как выразить мою благодарность, — я ничего не возьму с вас за уроки французского.

— Уроки? Я совсем забыл об этом, — рассмеялся Ньюмен и добавил: — Слушать ваш английский — все равно что учиться французскому.

— О, я не взялся бы преподавать английский, нечего и говорить, — сказал месье Ниош. — Но что касается моего прекрасного языка, то я по-прежнему к вашим услугам.

— Тогда, поскольку вы уже здесь, — предложил Ньюмен, — давайте начнем. Как раз подходящий момент. Я собираюсь выпить кофе. Приходите каждое утро в половине десятого выпить чашечку.

— Месье предлагает мне еще и кофе? — воскликнул месье Ниош. — Нет, поистине ко мне возвращаются мои beaux jours.

— Итак, — повторил Ньюмен, — пожалуй, начнем. Кофе ужасно горяч. Как сказать это по-французски?

С тех пор каждое утро в течение трех недель, когда Ньюмену подавали кофе, среди клубов поднимавшегося над чашками ароматного пара возникал маленький благообразный месье Ниош, он извинялся, расшаркивался и сыпал ничего не значащими вопросами. Не знаю, многому ли научился наш друг, но, как он сам говорил, если попытка не принесла ему особой пользы, то уж, во всяком случае, не принесла и вреда. Кроме того, занятия с месье Ниошем забавляли его, они удовлетворяли его общительную натуру, которая любила чуждые грамматическим правилам беседы и побуждала его даже в те времена, когда он, обремененный делами, разъезжал по выраставшим как грибы западным городкам, усаживаться на сооруженные из рельсов ограды и пускаться в братские пересуды с веселыми бездельниками и безвестными искателями приключений. Он считал полезным, куда бы ни приехал, вступать в разговоры с местными жителями; кто-то его заверил — и утверждение пришлось ему по вкусу, — что при путешествиях за границей это лучший способ познакомиться с жизнью страны. Месье же Ниош был, несомненно, местный житель и, хотя его жизнь вряд ли заслуживала того, чтобы с ней знакомиться, был вполне осязаемой и вполне органичной частичкой той живописной парижской цивилизации, которая обеспечивала нашего героя множеством развлечений и поставляла несметное число занимательных проблем для его пытливого практичного ума. Ньюмен любил статистику, ему нравилось узнавать, что и как делается, он с интересом изучал, какие платят налоги, какие получают доходы, какие порядки преобладают в коммерции, как идет борьба за место под солнцем. Месье Ниош, разорившийся делец, был знаком со всеми этими предметами и, гордый тем, что может их осветить, старался, держа между указательным и большим пальцами щепотку табака, изложить известные ему сведения в самых изящных выражениях. Как истый француз, месье Ниош — и полученные от Ньюмена наполеондоры тут совершенно ни при чем — обожал поговорить, и хотя влачил жалкое существование, светскости в нем нимало не убавилось.