Российское общество раскололось примерно поровну, отвечая на вопрос, правильно ли США действуют, нанося ракетно-бомбовые удары по Афганистану. 40 процентов респондентов ответили, что правильно, им 13 — 14 октября противостояли 42 процента, считающие, что неправильно. На вопрос, сумеют ли США добиться своей цели, наиболее общим ответом было «не скоро». Интересны представления российских граждан о целях военных действий США в Афганистане:

— отомстить — 29 процентов;

— уничтожить очаг терроризма — 21 процент;

— укрепить свое господство — 14 процентов.

Даже на уровне обыденного сознания в России начала пробиваться мысль, что мир очень изменился и Россия в новом раскладе сил может быть востребована. Об этом можно судить по динамике ответов на вопрос «Возможно ли в текущей ситуации усиление позиций России?». 22 — 23 сентября 2001 г. на этот вопрос положительно ответили 30 процентов респондентов; 13 — 14 октября — 39 процентов, а 27 — 28 октября — 45 процентов. Это был пик позитивной оценки возможности России в новом раскладе сил.

Особую статью представляет собой оценка степени дружественности Соединенных Штатов и России. Здесь наблюдается та же динамика в ответе на вопрос о влиянии событий в США на российско-американские отношения. 22 — 23 сентября в их улучшение поверили 35 процентов, а 27 — 28 октября уже 44 процента. Очень существенно отметить вектор симпатий россиян в оценке желательности сближения России и США. В вопросе 27 — 28 октября 2001 г. в пользу сближения высказались 69 процентов (!) опрошенных. 17 — 18 февраля 2001 г. в такую возможность верили 32 процента, 29 — 30 сентября — 38 процентов, 3 — 4 ноября — 43 процента. Это-то и позволило многим прийти к выводу, что у России и Америки впервые после Второй мировой войны обнаружился общий враг. Это очень существенное обстоятельство, без него Кремлю было бы труднее делать столь крутой вираж в своей внешней политике. Именно на эту динамику опирался президент Путин.

Решение Москвы было обусловлено рядом геополитических, экономических и цивилизационных соображений. Выделим основания вестернизма путинского курса.

1. Главное среди этих соображений носило геополитический характер. Что лучше: стоять в одиночестве (с пустынной Сибирью) перед двумя гигантами — более чем миллиардным Китаем и столь же многочисленным мусульманским миром, или хотя бы частично полагаться на мощь самой могущественной страны мира, нежданного союзника в борьбе с исламским экстремизмом на собственно российской территории, на которого Россия может положиться и в схватке с экстремизмом в Чечне, и на далекой заставе 201-й российской дивизии, стерегущей выход из кипящего Афганистана?

2. Главная текущая проблема — чеченская, фактор уязвимости перед лицом исламистского суннитского экстремизма. Борьба против мусульманского религиозного фундаментализма на Северном Кавказе (и на центральноазиатских границах), в случае присоединения к общей антитеррористической войне, получала самого мощного в мире союзника. Для окружения российского президента показалось неразумным изолироваться от американской борьбы с Аль-Каидой и Талибаном — единственным политическим режимом, признавшим мятежное правительство Чечни. Именно суннитские исламские добровольцы, связанные с Аль-Каидой, возглавили чеченский поход на Дагестан и пытались распространить антироссийский джихад на весь Северный Кавказ и другие мусульманские регионы России. В Центральной Азии Талибан всячески стремился разрушить региональную стабильность близких к России режимов.