Ко мне приблизилось чье-то лицо.

– Зачем вы убили ее? – спросил Лежницкий.

– Я не убивал.

Вид у него был сейчас куда более довольный, чем раньше. Узкое лицо расслабилось, и в глазах заиграли искорки жизни.

– Знаете, приятель, – ухмыльнувшись, сказал он, – вы заставили нас как следует потрудиться.

– Я жду кофе.

– Думаете, что хорошо сострили? – Он сел верхом на стул, опершись грудью на спинку, и наклонился ко мне так близко, что я почувствовал чугунную усталость его дыхания и запах гнилых зубов, – он вовсе не стремился ошарашить меня, он просто действовал как букмекер, который сообщает вам хорошие новости о лошадке, на которую вы поставили, в то время как запах у него изо рта подсказывает вам, что новости на самом деле плохие.

– Послушайте, вы помните Генри Стилза?

– Вроде бы, помню.

– Наверняка помните. Мы раскололи парня прямо здесь в участке, вот за этим столом, – и он указал на стул, похожий на все остальные. – Бедняга Стилз. Двадцать три года в тюрьме в Даннеморе, а когда его выпустили, он сразу же связался с какой-то толстухой в Квинсе. И через шесть недель убил ее кочергой. Теперь вспомнили? Когда мы его сцапали две недели спустя, он успел укокошить еще парочку толстушек и трех лидеров. Но мы об этом ничего не знали. Мы взяли его за первую. Патрульный полицейский заметил, как он входит в какой-то дом на Третьей авеню, задержал его, опознал и привез сюда. И мы принялись его расспрашивать, чтобы освежить ему память, а он вдруг возьми да и скажи: «Принесите мне пачку „Кэмел“ и пинту ликера, и я расскажу вам все». Мы принесли ликер, и он задал нам жару. Шесть убийств. Ровно половина самых гиблых дел по Нью-Йорку за последние две недели. Феноменально. Невозможно себе представить. Старый рецидивист с эдакими миленькими привычками. – Лежницкий поцокал зубом. – Так что, если вы заговорите, я дам вам бутылку шампанского. Может, и на вас висят шесть убийств?

Мы расхохотались. Я давно уже пришел к выводу, что все женщины по своей натуре убийцы, а теперь понял, что все мужчины – сумасшедшие. Лежницкий жутко нравился мне – и это тоже было признаком болезни.

– Почему вы не сказали, что вы герой войны? Что у вас «Крест за боевые заслуги»?

– Боялся, что вы отберете его.

– Поверьте, Роджек, я никогда не стал бы так обращаться с вами, если бы знал об этом. Я решил, что вы просто очередной поганый плейбой.

– Я на вас не в обиде.

– Вот и хорошо. – Он огляделся по сторонам. – Вы выступаете по телевизору? – Я кивнул. – Вам стоило бы вытащить нас на экран. Уж я-то мог бы кое-что рассказать, разумеется, с разрешения начальства. У каждого преступления есть своя логика. Понимаете, о чем я говорю?

– Нет.

Он закашлялся долгим сухим кашлем игрока, просадившего уже все свое тело, кроме одной-единственной извилины в мозгу, которая подсказывает ему, на что ставить.

– Полицейский участок – местечко довольно нервное. Вроде Лас-Вегаса. И каждый раз знаешь, какая тебе предстоит ночка. – Он еще раз кашлянул. – Порой мне кажется, что этим городом правит какой-то демон или маньяк. И он устраивает занятные совпадения. Например, ваша жена выбрасывается из окна. Из-за рака, как вы утверждаете. Но из-за того, что она упала, пять машин попадают в аварию на Ист-ривер-драйв. И кто же сидит в одной из этих машин? Дядюшка Гануччи. Эдди Гануччи, вы о нем, конечно, слышали.

– Он из мафии?

– Он крестный отец.