– Я высказывал какие-то вещи, когда забывал притворяться? О, это жестокие слова! Когда же я говорил не то, что чувствую? Мне нечего удерживать своего языка; у него только одно назначение – говорить всегда правду.

– Говард, я замечала и взвешивала твои слова, когда ты не думал об их значении, но они открыли мне больше, чем ты думаешь.

– Так вот как ты злоупотребила моим доверием! – воскликнул он. – Неужели это правда? Неужели ты ставила мне западни, когда я ничего не подозревал? Нет, я не хочу этому верить! Только заклятый враг может действовать с подобным коварством.

Салли никогда не представляла себе собственного поведения в таком свете. Неужели с ее стороны это было низостью? Неужели она злоупотребила доверием жениха? При этой мысли ее щеки вспыхнули румянцем стыда и раскаяния.

– Прости меня, – сказала она. – Я не знала, что делала. Я так страшно мучилась. Да, ты простишь, ты должен простить; я слишком много выстрадала, и теперь мне стыдно за себя! Ведь ты прощаешь мне, не так ли? Не отворачивайся, милый, перестань сердиться. Всему виной только моя любовь, а ведь ты знаешь, что я люблю тебя всем сердцем. Я не могла этого перенести; о, мой ненаглядный, я так несчастна! Я не хотела оскорблять тебя, не сознавала, куда заведет это безумие, не думала, как я обижаю своими подозрениями самого дорогого мне человека в мире. О, возьми меня опять в свои объятия, у меня нет иного прибежища. В тебе вся моя жизнь, все мои надежды!

Они опять помирились – искренне, бесповоротно, всецело – и оба стали ужасно счастливы. Им следовало бы остановиться на этом, но когда причина странных размолвок наконец выяснилась и Трэси узнал, что виной всему были опасения Салли, не верившей в искренность его любви, он решил удалить прежний повод к недоразумениям.

– Дай, я шепну тебе на ушко маленький секрет, – заговорил он с глубоким смехом и смущенной улыбкой. – Я, действительно, скрывал от тебя важную вещь. Твое знатное происхождение ни в каком случае не могло соблазнить меня: я сын и наследник английского графа!

Девушка смотрела на него одну, две, три секунды, пожалуй, целых двенадцать; наконец ее губы раскрылись и вымолвили: «Ты?», после чего она двинулась прочь от Трэси, не переставая смотреть на него в глубоком недоумении.

– Что с тобой? Конечно, я говорю правду. На что же ты опять рассердилась? Что я такое сделал?

– Что ты такое сделал? Во-первых, – более чем странное заявление; ты должен и сам это отлично понимать.

– Ну, хорошо, – возразил он с тем же застенчивым смехом, – допустим, что мое заявление странно; тут нет никакой беды, если оно справедливо.

– Если оно справедливо… Значит, ты уже от него отказываешься?

– Ни на один момент! Надеюсь, ты не думаешь этого; я ничем не заслужил подобной обиды. Мои слова истинная правда; почему ты в них сомневаешься?

Салли не замедлила с ответом:

– Потому что ты не сказал о том раньше.

– О! – почти простонал Трэси, сознавая справедливость упрека.

– Ты делал вид, что ничего не скрываешь от меня касательно твоей жизни, и ты не имел права умалчивать о такой важной вещи, после… ну, после того, как вздумал ухаживать за мной.

– Это верно, верно, я знаю, но бывают обстоятельства, когда…

Салли нетерпеливо махнула рукой.