И я уехал в Гейдельберг. Я погрузился в свою душу, я проверил свою рану. В душе больше нет слез, а в ране — крови.

Неужели я излечусь, и наша человеческая природа так слаба, что нет для нас ничего вечного, даже горя?

И я никак не могу умереть.

Иногда я отправляюсь в горы или в эту очаровательную долину Некера. Мне хочется скрыться от шума, от радости и веселья университетской молодежи этого города. Я покидаю живую подвижную природу ради неподвижной.

Но и там, под кажущейся неподвижностью, я нахожу приметы приближающейся весны: движение соков, жизненную энергию; распускаются почки, зеленеет трава — все возрождается, я ищу смерть, но на каждом шагу я встречаю жизнь.

Да, ту самую дерзкую жизнь, которая кипит в моих венах, бьется в моих висках, опьяняет и захватывает. Я полон презрения к моей трусости, полон ненависти к этой гнусной жажде жизни, я считал, что победил ее.

Иногда мне хочется поехать воевать в Африку. Теперь я даже не знаю, найду ли я в себе мужество броситься вниз со скалы.

В голове у меня все путается. Боюсь, что вы ничего не поймете, Антуанетта. Простите меня, ради Бога, за это бредовое письмо, а мое молчание и страдания, причиненные им. Простите меня, я тоже страдаю.

Помните ли вы совет, данный Гамлетом Офелии: «Иди в монастырь»?

Я готов повторить, как Гамлет: «Иди монастырь».

Да, да, иди в монастырь, бедная Антуанетта, потому что не существует нерушимой клятвы, истинного горя, вечной любви.

Ты встретишь человека, который полюбит тебя, и ты полюбишь его. Он поклянется, что твоя жизнь — это его жизнь; ты умрешь, и он захочет умереть, а через полгода он обнаружит, стыдясь этого, что он полон жизни и здоровья.

«Иди в монастырь».

Я хочу видеть господина д'Авриньи до его кончины, я хочу броситься к его ногам и просить у него прощения.

На днях я выезжаю в Париж. Когда именно, не могу сказать, но до начала мая.

Наступают хорошие ясные дни, начинается сезон путешествий. Берега Рейна станут местом встречи светского общества, где я слишком известен, и мне не удастся избегать его. Чтобы не встречать парижский свет летом, следует укрыться в Париже.

Впрочем, Антуанетта, я должен буду искупить свою вину! В ваших письмах, которые меня очень волновали, было так много сестринского сочувствия и деликатного участия! Когда я читал их, мне казалось, что я вижу вас перед собой, очаровательную в грусти, кокетливую в наивности, улыбающуюся и плачущую одновременно.

Чтобы вы простили меня, я хочу доверить вам мою судьбу, жить, подчиняясь вашим указаниям, наконец, вручить вашей чуткости мое израненное сердце.

Амори».

ДНЕВНИК ГОСПОДИНА Д'АВРИНЬИ

«Доктор Гастон хотел повидаться со мной под предлогом консультации. Но я понимаю, что он хотел взглянуть на меня. Должно быть, он узнал от Антуанетты о моей болезни.

Я отказался.

Господи, я благодарю вас за смертельный подарок, который вы послали мне. Я храню его только для себя одного и вдали от чужих глаз.

Я долго сомневался, но теперь симптомы заметны и ощутимы настолько, что вот уже неделя, как я убежден, что меня поразило воспаление мозга, одна из тех редких болезней, какую может вызвать сильное и долгое нравственное страдание.

Ученым будет любопытно ознакомиться с исследованиями, которые я оставлю после себя. Врачам будет интересно проследить развитие болезни в человеческом организме во всех ее фазах, когда ничто не препятствует ее течению.

Я нахожусь в первом периоде: небольшие провалы в памяти, моменты странной экзальтации, острые, быстро проходящие боли в голове и, наконец, резкие неожиданные сокращения мышц, заставляющие упасть на стул в момент вставания или уронить протянутую за чем-то руку.

Через два или три месяца все будет кончено.