|
Тишина, от которой можно было оглохнуть. Я шел по Арбату. Шел на свет. Летел, как мотылек, не боясь обжечься, потому что и так уже был опален. То, что осталось за спиной, то, что происходило здесь и сейчас, было страшнее любой неизвестности. Наверное, так мог бы чувствовать себя человек, попавший в чистилище. Или встретивший конец света. Да, наверное, конец света даже ближе. Такой библейский апокалипсис. Мертвые уже восстали и ждут распределения: кому в рай, кому в ад. Но вокруг при этом творится такое, что ад уже не пугает. И возможность пролететь мимо рая — тоже. Ничего уже не страшно. Почти ничего… Может быть, это и впрямь конец света? И не важно, кто его устроил: господь бог, или какие-то ученые с коллайдером. Важно, к чему все это. Может быть, нам, на самом деле, дали еще один шанс? Обнулили наше никчемное существование, позволили начать все заново, исправиться, стать лучше. А мы? Кто-то стал озлобленнее, кто-то хитрее, кто-то жестче. Но стал ли хоть кто-то лучше? Ответов не было. Только вопросы. Гудели ноги, ныли руки. Я старался не обращать внимания на усталость. Плевать на нее. Мне нужно было дойти. Пройти сквозь свет, через все эти чертовы стены. И выбраться наружу. Туда, где все еще действуют законы природы. Туда, где люди проснулись. Я спешил. Торопился скорее прорваться сквозь слои и одновременно боялся этого. Кто знает, что произойдет там, за стеной. Быть может, Эля проснется… Я хотел верить в это. Ведь проснулся же я, проснулись другие. Но внутри мерзким червяком ворочалась пугающая мысль: а что, если она растает, как сон? Превратится в прах, в золотую пыль, лишь только пересечет границу слоя. «Ее там нет», — обронил Борис. «Там сложно. Там ничему нельзя верить. Там не всё так, как кажется. То, что ты видишь, или слышишь, не всегда существует здесь и сейчас. Иногда не существует вовсе. Верить можно только себе. Слушай себя. И не ходи в червоточину», — сказал просветленный Антон. Нет, гнать эти мысли. Гнать. Верить себе. Я верю себе, своим глазам, которые видят Элю. Своим рукам, которые ощущают тяжесть спящей женщины. Спящей? Не думать об этом. Я нес на руках единственного человека, который связывал меня с прошлым. Единственного человека, ради которого стоило жить в этом будущем. Единственного дорогого мне человека во всем мире, да во всех мирах: и в том, которого не стало, и в том, который есть здесь и сейчас. Единственную. И моя Эля не могла оказаться сном. Это было бы слишком жестоко. У-ух! У-ух! В груди заухало чаще. Нервы. Я глубоко вдохнул, выдохнул. Прислушался, стараясь поймать ритм другого сердца, почувствовать ее дыхание. Но пульса не было, и дыхание отсутствовало. Анабиоз. Мне казалось, что из него выходят все, кто выжил. Казалось… Я ничего не знал об этом новом мире. Никто не знал. Разве что Антон, да и тот, скорее, догадывался. Свет впереди сделался ярче. Он снова набирал силу, стараясь скрыть от меня что-то по ту сторону. Что ты скрываешь? Что ты знаешь? Стена молчала, лишь наливалась мощью. Почему молчишь? Ты ведь моя. У каждого есть своя стена. — Почему молчишь? — спросил я вслух и облизал губы. — Что скрываешь? «Слушай себя. И не ходи в червоточину», — говорил Антон. Откуда взялся этот совет? Опасался ли он за меня, или на самом деле боялся, что кто-то станет вторым просветленным? Что он там увидел? Господа бога? Борис видел там ад. И мы с Борисом были одной крови. Нет, кровь здесь ни при чем. У каждого своя стена. «Не ходи в червоточину, — звучал в голове голос Просветленного. — Не ходи… Не ходи. Не ходи!» Свет был уже совсем близко. Надо идти. Не возвращаться же… Я подумал о том, что ждет меня сзади. |
