— Сколько может стоить эта брошь?

— Такая? Или эта?

— Эта.

— Тысяч пятьсот, учитывая рост цен на крупные камни, — это раз. И то, что я таких крупных изумрудов вообще никогда в жизни не видел, — это два.

— Продашь за сто.

— Но зачем? Я могу продать ее и за триста, если спешите.

— Продашь конкретно. Кому-либо из чиновников посольства США или Аргентины, Бразилии, кто в ближайшие дни выезжает на родину насовсем в связи с окончанием срока аккредитации или в длительный отпуск. А коли такой точный «адрес», то ты должен иметь «порог». У них может не быть таких денег,

значит, цена будет не столь высока.

— Найдут. Капиталисты — люди практичные. Увидев, что вещь стоит пятьсот, а продается за сто, деньги найдут! Но почему именно в эти страны?

— Чтобы подальше.

— И почему тем, кто вскоре уезжает? Тоже затрудняет сделку.

— Чтобы поскорее брошь покинула Россию.

— Понимаю, понимаю, — бормотал растерянно Мишка, хотя ни хрена не понимал.

Первым желанием было: взять брошь, толкнуть ее за пятьсот тысяч баксов, принести Хозяйке бабки, а четыреста тысяч очень и очень хороший «навар».

Но, встретившись глазами с беспощадными черными зрачками Хозяйки, утопленными в холодных изумрудных глазах, понял, если хочет жить, делать этого не должен ни в коем случае. Надо сделать так, как приказано.

— Ты умный парнишка, Миша, и вижу, все понял. Избави тебя Бог меня обмануть! Я буду знать не только, кому и за сколько ты отдал брошь, но и пипифаксом какого цвета этот господин или госпожа пользуются.

— Понял, понял, понял. Не извольте беспокоиться, — тоном дореволюционного приказчика заканючил Мишка. — Все будет в лучшем виде! Я даже знаю, кому толкнуть вещицу с брюшками. Через три дня едет в месячный отпуск в Штаты советник по экономике посольства США господин Джозеф Митчелл. Человек он не бедный, из старой пенсильванской семьи. Опять же, знаю, что он камушками интересуется.

Я сколько раз тебе говорила, козел, чтоб ты не вздумал заниматься торговлишкой самостоятельно?

— Ни сном, ни духом, Ирина Юрьевна! Как можно? Ни-ни, сам ничего ему не толкнул. Но ведь обладание информацией не есть недостаток. А? Владею информацией, кто чем из дипломатов интересуется, исключительно в интересах нашего института. Сам ни-ни. Сам никогда!

— Ну, смотри. Ценю тебя, Мишка. Но если узнаю, что свой бизнес завел, в говне утоплю! Правда, на правительственной даче. Так что не просто в дерьме дни свои кончишь, а в привилегированном. Вижу, понял. Да не дрожи ты так! Пока со мной, жив, здоров, и нос в табаке. Никому тебя в обиду не дам. Ни антисемитам, ни сионистам, ни ментам, ни Отари.

Днем спустя советник посольства США в России Джозеф Митчелл, пакуя багаж, отправляемый домой в Штаты по каналам дипломатической почты, нежно погладил ладонью оклад старинной, XVI века, иконы. О том, что она была похищена из церкви под Рудным, ему знать было необязательно. Он не разбирался в иконах. Но человек, экспертной оценке которого он доверял, убедил, что икона очень ценная, редкой работы живопись и необычайно изящный серебряный оклад, украшенный крупными жемчужинами. Жена будет рада. Но особенно хотелось Джозефу порадовать тещу, урожденную княжну Васильчикову, женщину, и в свои восемьдесят сохранявшую необычайную живость ума, грациозность движений и строгую красоту лица.

Митчелл был женат на Минни, дочери княжны, уже пять лет, обожал жену и преклонялся перед тещей. Случай достаточно редкий даже в Америке, где зятья, как правило, проживая от тещ в безопасной дали, испытывают к ним весьма неприязненные чувства.