— Уверены, что справятся?

— В своих я уверен. Там такая деликатная операция намечается, что не числом надобно, а умением. Чем меньше русских окажется сегодня в Шварцвальде, тем лучше для операции.

— Сын там?

— Там.

— Гарантируете его жизнь и здоровье?

— Да. Бобреневу удалось внедрить своего человека в клинику.

— Какая помощь нужна?

— Следы из Австрии ведут сюда, в Москву. Во главе всей организации стоит некая дама, для которой торговля детьми лишь один из контролируемых ею «промыслов». У нее связи очень широкие. Я не могу вскрыть нарыв, не тронув кожу скальпелем. Нужно брать всю организацию. А там и торговля наркотиками, автомашинами, и нашими, и иномарками, «пирамиды», построенные на всех этих «бизнесах». И ниточки на самый верх! Мне нужна гарантия, что, начав ворошить этот змеюшник, я доведу дело до конца, меня не отзовут на другое дело, не направят срочно в отпуск, не уволят из прокуратуры...

— Но Кожин...

— Честнейший человек. Так и на него может быть оказано давление. Непосильное для него давление. Поддержите.

— Поддержу. Что еще?

— Могут быть ходатайства об изменении этой даме меры пресечения, давление на суд со стороны самых высоких госструктур. Прикройте.

— Прикрою. Что еще?

— А дальше дело техники. Моей техники. Можно, я вам напоследок, чтобы снять напряжение, анекдот наш, следственный, расскажу?

— Давайте. Я следственных не знаю. У нас тут чаще еврейские, армянские, грузинские, чукотские... Словом, как и в прежнем ЦК, в моде анекдоты на тему дружбы народов... Такой, знаете, от которой потом не остается камня на камне.

— Понял вашу иронию. Сочувствую. У нас проще нравы: на худой конец, про поручика Ржевского. Да, так вот. Задержан человек, убивший другого. И вот его показания на первом допросе:

«Ну, в натуре, гражданин следователь, я сам поражен! Прихожу домой, а там мужик сидит с ножом в руках. Я ему: «Ты чё, в натуре, в моем доме делаешь?» А тот, не говоря дурного слова, встал и вдруг упал, аккурат на нож напоролся».

«Так на его теле эксперты насчитали десять колото-резаных ран!» — говорит ему следователь.

«А я что говорю, гражданин начальник? Он встал — упал, на нож; опять встал — упал, снова на нож напоролся, опять, сука, встает и снова, гад, падает, и снова, вы не поверите, на нож! И так действительно десять раз. Я же тут ни при чем! Я, в натуре, прихожу домой, а там мужик сидит с ножом в руках. Я ему: «Ты чё, в натуре, в моем доме делаешь?»

Я понял, наверное, вас. Ваша проблема — не преступника задержать, а доказать его вину.

— Это точно. Никто не признает вину сразу. Во всяком случае, если речь идет не о бытовиках, а о профессиональных преступниках. А тут такие деньги гуляют. На эти деньги всем старикам России можно год пенсию повышенную платить, студентам — стипендии. А там, где большие деньги, поверьте человеку, проработавшему четверть века на следствии, все становятся молчаливыми и сдержанными. Потому что лишнее слово — это приговор, лицензия, смерть.

Я вас понял. Любую помощь окажу, любую поддержку. Работайте спокойно. Думаю, мне хватит власти оградить вас от давления.

— Спасибо. Я так Генеральному и скажу.

— Так он в курсе? Так я и думал. Всего доброго.

Бугров встал, размял затекшие ноги, прошелся по кабинету. Потом, подумав минуту, решил пройтись по коридору.

Он прошел через пустой и торжественный Екатерининский зал, где президент принимал послов и зарубежных гостей, через более скромный Кавалергардский.