Она раскрыла бумажник. Денег было всего тридцать тысяч. У Витька и того не найдется. Так что, если не удастся днем выцыганить бабок у Модуса, вечером и в бар не сходить. Придется торчать дома.

Модус приехал нервный, потный, взвинченный. Даже не помыв рук, шумно уселся за стол и, громко втягивая с ложки, быстро, не откусывая хлеба от зажатого в левой руке куска, съел тарелку борща.

Когда прислуга принесла жареную курицу, он руками оторвал от нее обе ноги, остальное отодвинул в сторону Марты и стал жадно обгрызать ножки, торопясь, словно у него за спиной стоял палач, ожидая, когда приговоренный закончит свою последнюю трапезу. Обглодав обе ножки, пошарил мутным глазом но блюду, нашел куриную гузку и, ухватив ее двумя короткими пальцами с рыжими волосками на них, сунул в рот. Обглодал ее, как лущат семечко, не раскрывая губ, и выплюнул косточку в тарелку.

Только после этого он поднял глаза на Марту, словно только что обнаружил ее присутствие в комнате.

— Ну, чего у тебя новенького, киска? — спросил, не особенно ожидая ответа и думая о своем: возвращение государственной монополии на торговлю табаком и спиртными напитками могло нанести сокрушительный удар его банку, поскольку самые большие кредиты он выдал двум благотворительным фондам, имевшим льготы на ввоз спиртного и табака. В том, что фонд «Панагия» ссуду отдаст, у него сомнений не было: за фондом — Московская Патриархия, клиент надежный. А вот фонд «Рекорды» такой уверенности не давал; он, как черная дыра, поглощал с каждым годом все больше наличных денег, которые уходили неведомо куда, но только не на строительство стадионов и спортзалов и не на стипендии талантливым физкультурникам. Впрочем, это тоже не его забота. Его забота — вернуть данные в кредит бабки. А не вернут, так... У него секьюрити покруче, чем у президента фонда «Рекорды» Игнатия Майского. За ним мафия? Ах, ах, испугали! А за Модусом кто, Институт благородных девиц? Можно подумать, что миллиардные кредиты он мог бы с большой выгодой для себя давать, не имея за спиной бездонного источника, располагающего в неограниченных количествах «черным налом». Вернет он бабки, вернет. А все же неприятно. Модус риск не любил. Он был человеком острожным и боязливым, что странно сочеталось с его флибустьерской должностью президента банка «Технокредит».

Модус вытер сальные руки бумажной салфеткой, небрежно отбросил грязный комок бумаги в блюдо с костями и кусками белого куриного мяса, оглядел маленькими мутными глазками комнату. Спросил:

— Может, надо чего?

— Чего? — тупо переспросила Марта.

— Из мебели?

— Не надо. Мне бы денег немножко...

— На что? — удивленно поднял брови Модус. — У тебя все есть.

— Ну там, косметику, чулки...

— Напиши список, я поручу купить секретарше.

— Но мне хочется самой. И вообще надо же выбрать, чтоб по размеру, и по цвету в пас.

— Она знает и твои размеры, и твои вкусы.

— Ну, Модус, миленький, дай денежек, — канючила Марта.

— Не дам, — отрезал Модус. — Забалуешь. Сиди. Чего тебе надо? В тепле, в сытости, в ласке.

Марта сделала вид, что смущается. Модус истолковал ее смущение в свою пользу.

— Соскучилась? — обнажил в сладкой улыбке ровные фарфоровые зубы с одной золотой фиксой, которую поленился менять на фарфоровую коронку.

— Спрашиваешь...

— Ну, пошли.

Они прошли в спальню. Спустив до щиколоток брюки, Модус тяжело плюхнулся в обитое американским велюром кресло, раздвинул ноги, прислушался. Прислуга закончила мыть посуду и юркнула в холл... Было слышно, как щелкнул замок на входной двери.

— Ну, ушла наконец старая калоша. Теперь можно.

Модус отдался размышлениям, чуть закрыв глаза и равнодушно поглаживая белокурую, душистую головку Марты сальной волосатой рукой.