— Думаешь, он связан с кражей и обоими убийствами? — загорелся Деркач.

— Думать — это ваше следовательское дело. Наше дело — задержать и снять первичный допрос.

— Тогда так. Обеспечь усиленную охрану этого «пьяненького».

— По интонации твоей сужу, что ты не уверен в том, что он сам надрался?

— Не знаю. Пока ничего не знаю. Пусть на всякий случай его хорошо охраняют. И его, и его одежду. На ней могут быть следы совершенных преступлений. Важно, чтобы он не имел возможности следы эти уничтожить.

К тому времени, когда Деркач заканчивал осмотр квартиры Селивановой П.П., позвонил капитан Петруничев.

Выяснил он фамилию задержанного: Авдеев. С недавних пор гражданин этот проживал на частной квартире по адресу... улица Коммунаров, дом 25, кв.4.

— С Селивановой он был знаком? Признает? Отрицает?

— Был знаком. Но и только. Близость отрицает.

— Я иду в соседний дом, в квартиру Авдеева. Приезжай туда.

Осмотр квартиры Авдеева принес новые неожиданности...

Ирина Юрьевна Бугрова, доктор педнаук, директор крупного НИИ, да еще жена вице-премьера страны, имела полезные знакомства в самых широких кругах московского бомонда. Но, надо отдать ей должное, бомонд этот не любила, в творческие дома на вечера не ходила, от участия в разных халявных презентациях уклонялась и радость жизни находила не в общении со знаменитостями и не в приобщении к тайнам искусства, а в процедурах простых и даже прозаических.

Ирина Юрьевна по вторникам, четвергам и субботам ходила и баню. Напарницей обычно выступала ее давняя подружка, ни к бомонду, ни к науке отношения не имевшая, одноклассница Вера Расторгуева, уже много лет работавшая директором ДЮСШ. И в баню миллиардерша Бугрова ходила не в какую-то там особо престижную, а в самую обычную сауну при ДЮСШ. Правда, к тому часу, когда «персоналка» — из «патриотических» побуждений это была отечественная «Волга», припарковывалась возле здания ДЮСШ в тихом районе Москвы, в сауне никого постороннего не оставалось.

Вагонка, которой обшита сауна, тщательно вымыта, на раскаленных камнях шипело несколько капель эвкалиптового масла и можжевеловой эссенции, на столике в раздевалке стоял готовый для разогрева самовар, а на столе — пять-шесть видов чая, сушки, печенье.

Спиртного Бугрова не терпела, курением не баловалась, обожала тонкие букеты запахов и здоровый аромат нагретого дерева.

Вера была для нее незаменимой подругой, потому что обладала редким для женщины талантом: могла молчать часами, словно она здесь, а вроде как ее и нет. Так что Бугрова, с одной < троны, не ощущала привычного дискомфорта, который возникал у нее всегда, когда она оставалась одна в замкнутом помещении. И в то же время словно бы была одна и могла отдаваться размышлениям.

К приятным размышлениям относилось все, что было связано с запахами. Она широко раздувала ноздри и с наслаждением втягивала горячий дух парилки, горьковатый аромат можжевельника, терпкий запах эвкалипта, отклик дышащего в жару дерева. Вера всегда тщательно мылась перед парной и неприятного бабьего духа не привносила.

Приятно было думать о росте ее «золотого запаса» в банках Швейцарии, о том, как увеличилось число драгоценных камней, надежно спрятанных в ее цифровом сейфе в Берне. Деньги не так радовали Бугрову. Но сам факт, что в результате льготных, не обложенных налогом, с таможенными скидками поставок леса, алюминия, угля, нефти из России в ближнее и дальнее зарубежье ее счета в банках Германии и Швейцарии приобрели размах, равный бюджету средней европейской страны, тоже ведь, мягко говоря, не раздражал.

Сегодня ее раздражало только одно.

На этих счетах могло бы к этому моменту быть на пять миллионов долларов больше, чем было.