Впрочем, однажды он все-таки снизошел. Тогда Наташа позвонила и успела выкрикнуть в трубку угрозу пойти в милицию. Олег за две минуты в красочных выражениях объяснил, что избавиться от нее — что таракана раздавить. «Впрочем, — равнодушно добавил он, — можешь обращаться. Все равно никто не поверит. Врач будет молчать, как могила. К тому же ты наркоманка».

Деваться Наташе было некуда. Какое-то время она жила у соседки, пока та не стала проявлять недовольство. Идти к знакомым было стыдно. К тому же она боялась, что не сдержится и украдет что-нибудь для покупки очередной дозы. Ей пришлось скитаться по вокзалам, подвалам, случайным углам. Она пыталась воровать — по мелочи, на рынках, с лотков, но ее ловили и били. Пробовала продать себя — избили снова, на этот раз конкурентки. Вместе с другими бомжами, на которых она раньше смотрела с брезгливым презрением, Наташа рылась в мусорных ящиках в поисках пустых бутылок и чего-нибудь съестного.

Однажды ночью ей повезло. На лавке в скверике спал прилично одетый мужчина, пьяный до утери бдительности. Отчаянно труся, что увидит случайный прохожий или пьяный проснется, Наташа аккуратно вытащила из его кармана бумажник. Денег было достаточно, их хватило и на запас кокаина, и на еду. Но через какое-то время в кошельке остался только старый проездной. И тогда Наташа поняла, что у нее есть только два варианта: умереть под забором или попытаться вернуться домой, в Мурманск.

Она ехала автостопом, расплачиваясь собой. Если, конечно, водитель был не слишком разборчив и не брезговал сто лет не мытым телом. Впрочем, другие рядом с ней и не останавливались. Иногда ей даже давали поесть. Хуже было с наркотиком. У нее оставался небольшой запас, и Наташа растягивала его как могла, увеличивая до предела промежутки между приемами и одновременно уменьшая дозы. Их хватало только на то, чтобы не терять сознание от слабости и боли во всем теле.

Ей казалось, что она очутилась в страшной сказке, где чем дольше идешь по заколдованной дороге, тем дальше от цели оказываешься. Ей казалось, что она пробирается не в Мурманск, а по крайней мере во Владивосток. Ее без конца мутило, и это была не только ломка: бесконечная тряская лента шоссе, потные и жадные чужие руки, запах бензина и собственного грязного до отвращения тела — запах, к которому так и не удалось притерпеться…

На какой-то момент меня охватило отчаяние, но усилием воли я прекратила панику. С этим надо было бороться. Я заняла денег и заставила Наташу пройти курс быстрой детоксикации, чтобы снять ломку. Потом отвела ее на обследование к венерологу и гинекологу. Я буквально не сводила с нее глаз, готовила бульоны и пюре, почти насильно заставляла есть.

Наташа не сопротивлялась. Она была похожа на большую тряпичную куклу: вялая, сонная, молча делающая то, что ей говорили. В глазах, казавшихся на исхудалом личике просто огромными, застыла собачья тоска и безысходность.

Впервые я не знала, что делать. То, что помогало моим пациентам, никак не срабатывало с Наташей. Она с каждым днем все глубже и глубже погружалась в пучину депрессии. Я пригласила нарколога, моего старого знакомого. Он только развел руками и предложил попробовать гипноз. Я понимала, что теперь, когда наркотики уже перестали приносить забвение, Наташа снова и снова переживает в душе потерю любимого человека и его предательство. На мои банальные сентенции о том, что все пройдет и время лечит, Наташа с трудом, словно продираясь через слова, ответила:

— Мама, самое страшное, что я… по-прежнему его люблю.