Позади пискнула девка — похоже, Касьян, не связанный необходимостью чтить родовое достоинство, с удовольствием дал волю рукам.

— В людскую проводите служивого, — распорядился воевода и посторонился, приглашая гостя в дом.

— Благодарю, Петр Семенович. — Боярин Умильный повел плечами, звякнув кольцами байданы, и начал подниматься по ступеням. Он все еще считался в походе, а потому мог спокойно носить броню, не натирая загривка дорогими шубами и кожухами.

Изнутри боярские хоромы выглядели столь же свежими и небогатыми, как и сама крепость: белые, пахнущие смолой бревенчатые стены безо всяких украшений, потрескивающие половицы, не успевшие закоптиться углы над образами. Бояре вошли в трапезную. Воевода занял место во главе укрытого подскатерником стола, гость сел на лавку по левую руку от него.

— Мальвазию свежую купцы намедни привезли, — сообщил хозяин дома. — Я несколько бочонков прикупил.

— Хороша? — скромно спросил Илья Федотович.

— А мы отпробуем, — явно обрадовался воевода, поднялся со своего места, распахнул дверь во внутренние покои: — Остап, мальвазии кувшин принеси, кулебяку сегодняшнюю, расстегаи вчерашние, зайца и белорыбицы, что вотяки привезли.

— Вотяки не бунтуют? — к месту поинтересовался гость.

— Кто ясак по прежнему уложению платит, все довольны, — с готовностью пояснил воевода. — А кому разбойничать не даем, обижаются. Но я уже станишников полсотни на месте повесил, еще двунадесять в Разбойный приказ отправил.

— Не балуют?

— Балует кто-то, но из чужих. С юга басурмане изредка приходят, чукчи иногда наскакивают, черемисы появляются. Государь о том мною извещаем был многократно и дважды походы против бунтарей посылал. В этом году боярин Петр Морозов ходил, город на Меше спалил, нехристей за Каму оттеснил, мордву и чувашей замирил.

Распахнулась дверь, румяная девка в белом ситцевом сарафане внесла на подносе долгожданный кувшин, два серебряных кубка, блюдо с пирогами, хлебом. Воевода, взмахом отпустив прислугу, своею рукой наполнил кубок гостя, затем собственный, пригубил, по древнему обычаю показывая, что отравы в напитке нет.

— Она самая, Илья Федотович. Отведаешь?

— Отчего не отведать. — Гость поднял кубок и в несколько глотков его осушил. — Хороша твоя мальвазия, Петр Семенович, спорить не стану.

— Кисловата, Илья Федотович. Видать, о прошлом годе лето холодное выдалось.

— Хороша, — покачал головою гость, то ли искренне, то ли из вежливости нахваливая угощение. — Ты, Петр Семенович, душою не криви. Хороша.

Опять распахнулась дверь, девка внесла блюда с целиком запеченным зайцем и свернутой в кольцо, так что хвост оказался в пасти, полупудовой белугой.

— Жмотятся вотяки, — не удержался от возгласа Умильный. — Могли бы и добрую белорыбицу привезть.

— Рыба вкусна, — не согласился хозяин. — И таковых довезли они две дюжины. Здешняя белорыбица, знамо, не астраханская. Как поход выдался, Илья Федотович?

— Не было похода, — взялся за кубок гость. — Разбежались басурмане, не дали сабелькой вострой во поле поиграть. Неужто не знаешь?

— Да прошли уже домой обозы бояр Грязного и Сатоярова, да они ничего сказывать не захотели.

— И я не стану, — отпил вина гость. — Хвалиться ноне нечем. Ты мне о другом молви, Петр Семенович. Отряд стрелецкий у боярина Морозова в приволжских степях не пропадал?

— Не случалось подобного, — твердо ответил хозяин.