<style name="15">Цитата из выступления Брежнева и последняя фраза о том, в чьей компетенции находятся поставленные Капицей вопросы, показались Петру Леонидовичу важным намеком, и он почти тут же дал телеграмму Л. И. Брежневу, в которой говорилось: «Я очень старый человек. Жизнь научила меня, что добрые поступки никогда не забываются. У Сахарова отвратительный характер, но он великий ученый нашей страны. Спасите его». Нет никакого сомнения, что копия этой телеграммы легла и на стол Андропову. Но никакого ответа на этот раз П. Л. Капица не получил, и в положении А. Д. Сахарова ничего не изменилось.

<style name="15">П. Л. Капица был, однако, настойчив. Он пользовался любым случаем, чтобы выразить свое возмущение ссылкой Сахарова, а также репрессиями против других ученых. В декабре 1981 года, еще при жизни Брежнева, когда в Москве узнали об объявленной Сахаровым голодовке, Петр Леонидович снова направил Андропову короткое, но решительное и настойчивое письмо с просьбой вернуть Сахарова в Москву, к нормальной работе. Письменного ответа на этот раз не последовало, но Капица был извещен, что для пересмотра решений, принятых в отношении Сахарова, ни сам Андропов, ни руководство страны не видят никаких оснований.

<style name="15">После возвращения А. Сахарова из ссылки в декабре 1986 года он несколько раз негативно высказался о Капице, который будто бы ничего не сделал для освобождения его, Сахарова, из ссылки. Это были несправедливые заявления, тем более что Капица уже не мог ответить — он умер в 1984 году. Друзья Капицы решили познакомить Сахарова с упомянутыми выше письмами и телеграммами. Один из недавних сотрудников Капицы с согласия вдовы Петра Леонидовича пригласил Сахарова в кабинет-музей П. Л. Капицы, чтобы показать ему переписку Андропова и Капицы. П. Рубинин вспоминает: «Я позвонил Сахарову, и он вскоре приехал. Это было 19 февраля 1988 года. И вот он сидит за письменным столом Капицы и читает его письма — большое от 11 ноября 1980 года и совсем короткое от 4 декабря 1981 года, когда Андрей Дмитриевич держал в Горьком голодовку и когда мы так боялись за его жизнь… Я отошел в дальний конец мемориального кабинета… я был очень взволнован. Я много лет — почти тридцать — проработал с Капицей, личностью почти легендарной. И вот теперь в его кабинете, за его письменным столом сидит человек, в которого многие из моего поколения были просто влюблены… Что-то было в этом значительное, не побоюсь этого слова — историческое. Андрей Дмитриевич прочитал оба письма. Он молча сидел за письменным столом Капицы и смотрел на меня. "Да, — сказал он, — я был несправедлив к Петру Леонидовичу…" Он попросил меня дать ему копии этих писем. "Сейчас готовятся к печати мои "Воспоминания", — сказал он. — Я мог бы включить эти письма в приложения к книге". Познакомил я Андрея Дмитриевича и с письмом Андропова. Читать спокойно это письмо он не мог. "Но это же было совсем не так!" — произнес он возмущенно раз или два.