Она пользовалась тем же чайником. На полках в шкафу лежала её одежда. Пётр со смущением ловил себя на том, что самым абсурдным образом его возбуждает даже мимолётная мысль о женском белье. А точнее, он пытался представить её трусики. Идиотизм... Спала она наверняка на «его» кровати и, может, точно так же убивала время, пялясь в стену. Неужели именно таинственная, чарующая своей неопределённостью Она нарисовала картину «Дверь»? Может, она убежала из жизни с помощью горсти таблеток, скорчившись в уютной ложбинке, которую сейчас согревал своим телом Пётр? А может, если б он зажёг в ванной специальную лампу, которая есть у полицейских, то в её свете кровь девушки засветилась бы призрачным голубым сиянием, всё ещё присутствующая, хоть и невидимая - точно дух минувших событий. И почему она лишила себя жизни? Как её звали, как она выглядела?
Он начал рисовать пастелью ню. Женщины со «звериной» натурой, слегка напоминавшие рисунки Дега. Обнажённые, худые блондинки с заострёнными грудями - смазывающие ноги кремом, выжимающие мокрые волосы свернутым полотенцем, бесстыдно раздвигающие бёдра во время чтения книжки... «Недурны, можно трахнуть»,- оценивали приятели. Он возвращался к себе, открывал горчичного цвета дверь и прицеплял к доске новую картонку. Из-под его дрожащих пальцев появлялись очередные эфирные девушки. А если быть точным, это была одна и та же... Одна-единственная, в десятках вариантов, в разных позах и ситуациях. Пока, в конце концов, с последнего этюда она не глянула ему прямо в глаза.
Охваченный приступом иррациональной паники, он смял лист, бросил его в угол. Выскочил из дома, накинув куртку на бегу. Даже не обратил внимания, запер ли дверь. Но что там у него могли украсть? Краски? За полчаса добрался до Карины. А она даже не спросила, что случилось. Втянула через порог, вытряхнула из старой кожаной кур-тайки, точно каштан из шелухи. Вдвоём они оприходовали две бутылки дешёвого вина, а потом Пётр лечил свою изболевшуюся душу яблочными губами Карины и теплом её тела. Она отдавала всё, что могла, и брала взамен то, что он мог ей предложить. Без вопросов, без обязательств, без претензий. Утром он проснулся с ощущением здорового, реального похмелья. Демоны отступили.
* * *
Самое время было озаботиться хлебом насущным. Пётр мог, правда, сдать угол в своей снятой пятнадцатиметровой квартирке какому-нибудь приятелю, но он всё больше и больше входил во вкус свободы - пусть даже в таком скромном метраже. Хотя и понимал, что, чем выше поднимет чашу с пьянящим Libertad, тем скорее увидит её дно, но отгонял от себя эту мысль. В конце концов, даже Гогену приходилось халтурить телесных нужд ради, так что наклеивание обоев или мытьё витрин - не такой уж позор для художника. Безымянная блондинка покинула его мысли, изгнанная физической усталостью.
Хозяин квартиры на вопрос о самоубийце только пожал плечами. Одни живут, другие умирают, почему он должен из-за этого волноваться? Какое ему дело до этого? Хозяин отказался даже назвать имя той девушки. Взял деньги, бросил напоследок пару «ласковых» про соседкин длинный язык, и только его и видели.
А теперь Пётр снова сидел перед мольбертом с сангиной в руке и пробовал хоть что-то набросать.
- Твою мать, всё-таки мытье окон мешает,- буркнул он про себя.
Он отложил мелок, чтобы вытащить из коробки джойнт. Ну что ж, может, ему удастся «писать по Виткацию» [16] , посмотрим, каков будет результат.
Карандашная дверь на стене приглашала войти. Соблазняла неизведанной землёй за порогом. Вот если б можно было толкнуть эту дверь... Дым скручивался вращающимися спиралями, напоминавшими маорийские узоры. Где-то на самой границе слышимости зарождался низкий гипнотический звук, как будто в соседнем измерении играли на аборигенском диджериду [17] . |