В основном он старался держаться подальше от людских глаз. Он скрывался от закона, к тому же рисковал быть опознанным как иностранец. Смуглый, стройный, не слишком высокий, он мог сойти за «англо» или «чикано», на самом же деле он был филиппинцем, как и многие в агролагерях. Расизм был вне закона, но подозрительность по отношению к иностранцам считалась обязательной. Они могли торговать импортом или вербовать на работу — хотя за свои семнадцать лет Рики не встречал ни одного человека, сумевшего преодолеть десятиметровую стену, окружавшую всю территорию континентальных Соединенных Штатов, — законно или как-нибудь иначе.

Кроме того, избиение азиатов считалось для чернокожих членов ГСО политически корректным проявлением гнева. Приходилось быть осторожным.

Но когда он увидел разукрашенных металлическими шипами юнцов, наезжавших на граждан, в нем включилось осознание своей миссии.

Он разглядывал Патти, которая спала, пуская слюни на рваную подушку, и почувствовал приступ щенячьей любви. И еще кое-что он почувствовал. Он дотронулся пальцем до ее спины между лопатками и с тихой очарованностью девственника двинулся вниз по позвоночнику. Когда он добрался до копчика, она зашевелилась, сонно пробормотала что-то с капризной интонацией и перевернулась на спину, предоставляя ему очередные доказательства его награды.

Его разбудили крики. Он сел и увидел оранжевые сполохи, пляшущие на стене соседнего дома.

— Черт!

Истерично заливался петух. Рики выпрыгнул из кровати, столкнувшись с Патти, которая в этот момент попыталась сесть, схватил свои штаны и попытался натянуть их. Нога застряла в штанине. Он прыгал по гаражу, выставив ногу в свисающей штанине, и сердце прыгало в груди, словно испуганная лягушка.

— Черт, черт, черт.

— Что случилось? — сонно спросила Патти. Ему наконец удалось влезть в брюки. Она натянула на плечи изъеденное молью одеяло и вышла вслед за ним на ночную улицу.

Усадьба Джейсона и Трейси была освещена, словно жилище государственного служащего во время праздника. Разумеется, как рядовым гражданам, Джейсону и Трейси не полагалось электричества для освещения или обогрева.

Что им полагалось, так это огонь. Его было в избытке. Приглядевшись через оконные проемы, еще недавно загороженные картонками и фанерой, можно было увидеть тела несчастных, свисавшие с потолка вниз головой. В воздухе плыл жирный запах барбекю. Рики с ужасом почувствовал, как рот заполняется слюной.

— Это был Голова-на-Молнии и его люди, — сказала Картонная Кэти, стоя в стороне от толпы, собравшейся возле горящего дома. — Я все видела.

Толсон крякнул и почесал голую грудь.

— Почему ты никого не позвала?

— Я испугалась и спряталась.

Рики почувствовал устремленные на него взгляды.

— Ты должен был защищать нас! — крикнул кто-то. Кто-то другой фыркнул, сплюнул. Что-то влажное шмякнулось о щеку Рики.

— Герой недоделанный.

Нет, сейчас он вовсе не был героем. Он был просто напуганным семнадцатилетним парнишкой, который добавлял еще не переваренный обед из бобов, лепешек и недозрелых помидоров к куче отбросов, переполнявшей сточную канаву. Непреодолимое чувство поражения и утраты рвалось наружу неудержимыми спазмами.

Он повернулся и побежал обратно к гаражу Толсона. Насмешки колотили по его смуглым плечам, словно камни.

Геройский бизнес шел совсем не по намеченному плану. Никого не удалось защитить. Он расслабился и проспал, пока их убивали.

Но злость начала пожирать стыд.