ПАТРОН: Досадно, что ты не имел возможности сделать с ним все то, что он творил с нами. Стая очень многое смогла бы узнать.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Боюсь, это было бы не совсем в моем стиле. Достойный противник заслуживал быстрой смерти.

ГУРМАН: Он нейтрализован. Только это имеет значение.

ПАТРОН: Справедливо. Стая одержала великолепную победу. Мои поздравления, Дорожный Патруль.

ГУРМАН: Да. Прекрасная работа.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Вовсе нет. Рад, что смог быть полезным.

ПАТРОН: Не сомневаюсь, что Джинн-Икс тоже будет рад поздравить тебя с этим достижением. Странно, что он еще не в Сети… Мне казалось, он не меньше остальных жаждет узнать новости.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Да, немного странно. Возможно, он еще не вернулся с работы.

— Я же говорил тебе, что не лгу, — промычал Штольц. — Говорил же. Говорил.

«Рано или поздно это должно было случиться, — думал Джек. — Убийца безо всякой тяги к сопротивлению. Настолько напуганный, что немедленно готов выдать все, что знает».

Самое ужасное, что дела это не меняло.

Джек не мог верить его признаниям. И не важно, сколько Штольц упрашивал, хныкал и кричал: Джек был обязан убедиться. Хищники, подобные этому, были специалистами обмана, мастерами лжи, а их жизнь — а иногда и личность как таковая — хитроумно разработанной фальшивкой. Даже если такой хищник девять раз подряд говорит правду, нет никаких гарантий, что в десятый он не солжет. И если ему покажется, что Джек испытывает к нему жалость — даже на миг, — он не замедлит этим воспользоваться.

Тем не менее допрос не затянулся. Все убийства Штольца, кроме единственного, уже были достоянием общественности. По большому счету, он мог открыть Джеку только одно: чем именно ему насолили убитые. Печальный перечень мелких происшествий, начиная с обругавшего Штольца водителя и заканчивая кем-то, кто забыл включить сигнал поворота.

— А та проститутка, которую ты убил, чтобы пройти инициацию? — спросил Джек. — Как именно она нарушила правила движения?

— Ее мне жаль, так жаль… — всхлипнул Штольц. — Но это единственный способ. Только так я мог вступить в Стаю.

— Но зачем? Никто из них не убивал по той же причине, что и ты сам. Так с чего тебе хотеть стать членом Стаи?

Всхлипы Штольца постепенно затихли. Джек дал ему отдышаться.

— Когда ты был моложе, ты знал, что будешь делать в жизни? — выдавил Штольц.

Джек вспомнил, как впервые смастерил нечто, что готов был назвать произведением искусства.

— Да, — ответил он.

— Ну, а я не имел никакого представления. У меня не было конкретных планов или цели. Знаешь, ведь люди в большинстве своем — такие как я.

Джек молчал.

— Моя работа, моя жизнь… все это будто случилось со мной. И однажды я понял, что никому не нужен. Я незначителен. Все, что бы я ни делал, не имело значения. Мне никогда не совершить ничего выдающегося. Понять такое — смерти подобно.

— Значит, другие умерли вместо тебя?

— Все должно было быть иначе. Тот, первый, я просто хотел напугать его. Хорошенько поговорить с ним. Высказать все, что наболело. Но… он просто посмеялся надо мной.

— В общем, ты убил его. И из сострадания приколотил его собственные водительские права ему на лоб.

— Он не заслуживал этих прав! Как ты не понимаешь? Я должен был показать людям, почему этот человек расстался с жизнью. Надо было дать им понять. Иначе они посчитали бы меня обыкновенным преступником.

— Да уж, только не это. Ты ведь такой особенный, правда?

Штольц поднял взгляд. Впервые в его голосе прозвучало что-то кроме страха.