Даже знает как зовут — Тинатин, или попросту Тинка-грузинка! Тинка-картинка. Она улыбнулась. Казиева передернуло от ее улыбки, но он постарался заняться якобы потухшей сигаретой…
«Ах, Тима, Тима, как же я тебя изучила», — подумала Улита и спросила:
— Это беленькая такая? Милашечка? Прямо с рождественской открытки! Зовут ее Наташка, она с первого курса ВГИКа…
Как у него сверкнули глаза! Вот где сказалась вся необузданность его натуры!
— Не та, белянку реж знает как найти, — холодно, аж Арктикой повеяло, ответил Казиев. — Ему нужна какая-то чернушка, я ее и не заметил, а он вот желает…
«А вот фиг тебе, — подумала Улита, — слишком много дряни ты внес в мою жизнь, сейчас и я тебя припеку малость…»
— Черненькая?.. Не помню. Совсем не помню, — ответила сожалеюще, — а ты посмотри по картотеке, если она снялась где-нибудь…
Казиев рявкнул:
— Я бы и сам до этого дошел!
— Поняла, поняла! — Улита как бы испуганно подняла руки. — Что ты так кричишь? А вообще-то, что ты появился? Может, ко мне с предложением? — спросила она смешливо и хихикнула.
Казиев вспыхнул как свечка, но совсем тихо сказал:
— Ты мне сто лет не нужна! И никому без Роди нужна не будешь!
Он уже не держал себя в руках.
— Естественно, — ответила Улита, — я и не рассчитываю ни на что. А ты ТАК хочешь эту маленькую грузинку, что аж ко мне на кофеи прибыл!..
Она не успела договорить, как получила оглушительную пощечину. У нее посыпались искры из глаз и сразу же полились слезы, не от обиды — на этого монстра она давно перестала обижаться, — от боли. Она прижала руку к щеке и сквозь слезы посмотрела на Казиева. Пар и жар с того уже подсошли, и он был готов то ли к извинениям, то ли хоть к какому-то объяснению. Ну, нет! Объяснений ей не нужно! Улита взяла чашку с недопитым кофе и выплеснула остатки ему в лицо. Попало на подбородок и пролилось на шелковую серую рубашку в тонкую синюю полоску.
— Сука! — заорал он и кинулся было к ней.
Но она, не будь дура, пихнула меж ним и собой стол и оказалась у двери. И, приложив к щеке платок, закричала:
— Убирайся, подонок! Убирайся, если не хочешь неприятностей! Идиот! — И, выскользнув на лестницу, встала у раскрытой двери.
В мокрой рубашке, с таким злым лицом, что можно было снимать его в «ужастике» без грима, Казиев выскочил на лестницу. Улита мгновенно шмыгнула в квартиру, закрылась на два поворота ключа и у двери вдруг разразилась тихими судорожными рыданиями.
5.
Я сидела на клеенчатом холодном диване, тряслась от безысходности и думала только о том, как сбежать.
Старик ушел с утра, что обычно делал в последнее время, после нашего такого короткого путешествия во Францию, в Ниццу, где я у него была за посыльного. Паспорт заграничный был сделан в два дня. На самолете я летела первый раз в жизни, не говоря о том, что впервые попала за границу, и сразу во Францию. Но кроме страха, не было никаких эмоций. Боже! Как пугал меня изменившийся, разом помолодевший старик, лопочущий по-французски с администратором — не знаю, как он называется — в гостинице, довольно убогой, расположившейся на узкой улице, видно, что очень старой. Первый раз я увидела море, издалека, когда старик тащил меня к вокзалу по древним улицам, чтобы отправить с запечатанным письмом для передачи кому-то.
— На promenade des Anglais захотелось? — ехидно спросил старик, не выпуская мою руку.
— Чего?! — не поняла я.
— Английская набережная, темнота славинская! А знаешь, как называется бухта в Ницце? Не знаешь, нет…
Казалось, старик наслаждался то ли моим незнанием, то ли своими… воспоминаниями? Но что он здесь не впервые, я поняла сразу. |