Изменить размер шрифта - +
Однако Воронков мгновенно опомнился: Извините, я, кажется, немного погорячился. Это ошибка, чудовищная ошибка… трагическая… — Он хотел еще что-то сказать, но его остановил Ковчук:

— Олег Георгиевич, упорным отрицанием вы только усугубляете свою вину. Однако у вас еще есть возможность как-то облегчить свою участь, и для этого требуется только одно — чистосердечное и полное признание.

— В чем виноват, я уже признался. Действительно, нехорошо получилось с этими картинами… и с вазой с точки зрения этики. И с удостоверением тоже. А больше ни в чем нет моей вины. — Голос его звучал тихо и проникновенно.

Полковник с минуту внимательно разглядывал Воронкова, словно увидел его впервые, и с оттенком сожаления произнес:

— Ну что ж, в таком случае пеняйте на себя. С разрешения следователя мы сейчас проведем очную ставку. — Он нажал кнопку звонка. Появился конвойный. — Приведите арестованного Хынку, — распорядился Ковчук.

Воронков бросил быстрый, испуганный взгляд на дверь.

Минут через десять старшина привел Хынку. Тот хмуро глянул на сидящих в кабинете и молча сел на стул, также поставленный посредине комнаты.

— Скажите, Хынку, вы знаете этого человека и какие у вас с ним взаимоотношения? — полковник указал на Воронкова. — Хынку исподлобья взглянул на сидящего напротив Воронкова, и в его мутных глазах мелькнуло нечто, похожее на удовлетворение, однако ничего не ответил и тут же отвернулся.

— Смотрю я на вас, Хынку, и удивляюсь, — продолжал Ковчук, — неужели не надоело в молчанку играть? Пока вы, извините, комедию ломаете, ваши дружки времени не теряют. — Он раскрыл папку. — Вот протоколы допросов Ботнаря, Кравчука и Кангаша. Раскололись ваши дружки, не в вашу пользу показания, совсем не в вашу. Выходит, вы, Хынку, во всем виноваты. Организатор. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Так что советую подумать. Итак, повторяю вопрос: вы знакомы с сидящим напротив вас гражданином?

Ответа не последовало, и полковник обратился с этим же вопросом к Воронкову. Воронков, избегая устремленного на него выжидательного взгляда Хынку, пробормотал:

— Да, знаю. Его зовут Спиридон Хынку.

В глазах Хынку зажегся недобрый блеск, но он продолжал хранить молчание, в упор глядя на Воронкова.

— При каких обстоятельствах вы познакомились с Хынку? Расскажите подробнее. — Ковчук обернулся к Чобу, чтобы убедиться, не забыл ли тот о протоколе.

— Месяца три назад он пришел ко мне на квартиру и говорит: «Слышал я, что вы собираете старинные предметы искусства.» От кого слышал — не сказал, а я не стал спрашивать, меня ведь многие знают как коллекционера. «Ну так вот, — продолжает, — кое-что могу предложить». Я заинтересовался. Хынку открывает сумку и вынимает несколько крестов, дарохранительниц, чаш и еще что-то, я уж не припомню сейчас. Красивые были вещи, редкостные. Я, естественно, спросил, откуда у него они. Хынку пояснил, что купил или выменял у какой-то вдовой попадьи, у нее на чердаке много всякого пылится. Но я ничего у него не приобрел.

— Почему же, если вещи вам понравились? — Ковчук сделал вид, что удивлен.

— По двум причинам, — не сразу, а как бы после раздумья ответил Воронков. — Во-первых, цены он называл непомерные, фантастические, а главное не в этом: мне показалось, что вещи краденые. Очень уж все подозрительно выглядело. — Он снова помолчал и виноватым голосом добавил: — Конечно, я должен был сразу сообщить, куда следует.

В кабинете раздался сдавленный вскрик, больше похожий на стон, Хынку вскочил и с поднятым над головой стулом кинулся на Воронкова.

Быстрый переход