Кэрол Старки, детектив-2, сделала еще одну глубокую затяжку и загасила сигарету. Когда она только начала ходить к психотерапевту Дане Уильямс, та не разрешала ей курить во время сеансов. Это было три года и четыре психотерапевта назад. За то время, пока Старки сражалась со вторым и третьим специалистом, Дана закурила сама и запрет был снят. Иногда они курили вместе, и комната становилась похожей на Империал-Вэлли, затянутую выхлопными газами.

Старки пожала плечами.

— Наверное, и правда не промахнулась. Просто мне все это осточертело. Три года, а я вернулась туда, откуда начала.

— Иными словами, ко мне.

— Угу. Словно за три прошедших года я этим дерьмом не занималась.

— Итак, расскажи мне, что произошло, Кэрол. Расскажи про большой палец девочки.

Старки зажгла новую сигарету и откинулась на спинку стула, стараясь вспомнить палец ребенка. Она выкуривала три пачки в день. Она должна была чувствовать себя лучше от этого, но ничего не получалось.

— Было четвертое июля. Идиот из Вениса решил устроить собственный фейерверк и раздал соседям самодельные хлопушки. В результате маленькая девочка лишилась большого и указательного пальцев на правой руке, и нас вызвали из «скорой помощи».

— Кого «нас»?

— Меня и мою напарницу Бет Марзик.

— Еще одна женщина?

— Да. Нас в отряде двое.

— Хорошо.

— К тому моменту, когда мы туда приехали, они уже укатили домой, и мы отправились к ним. Отец плакал и рассказывал о том, как они нашли палец, но не большой, а потом показал нам самодельные хлопушки, такие огромные, что девчонка могла бы и всей руки лишиться.

— Он сам их сделал?

— Нет, сосед, но отец отказался назвать его имя. Сказал, что он не хотел ничего плохого. Я ему напомнила, что его дочь искалечена, другим детям угрожает опасность, но он не желал с нами сотрудничать. Тогда я спросила у матери, но он что-то крикнул по-испански, и она тоже промолчала.

— А почему они не хотели тебе отвечать?

— Потому что люди дерьмо.

Мир, по представлениям детектива-2 Кэрол Старки, служившей в отделе по борьбе с террористами-взрывниками полицейского департамента Лос-Анджелеса, был именно таковым. Дана что-то записала в блокноте, обтянутом кожей. Старки терпеть не могла, когда она так поступала. Записи делали ее слова физически значимыми, и Старки чувствовала себя уязвимой, потому что их можно было использовать как улику.

Старки сделала очередную затяжку, пожала плечами и продолжила свой рассказ:

— Длина этих хлопушек шесть дюймов, так? Мы называем их «мексиканский динамит». Когда взрывается сразу много штук, звук получается примерно такой же, как на учебных стрельбах в тире академии. И мы с Марзик начали обходить дома. Но соседи вели себя точно так же, как отец той девчушки, — отказывались отвечать на наши вопросы, и меня охватила страшная ярость. Когда мы с Марзик шли к нашей машине, я опустила глаза и увидела палец девочки. Просто опустила глаза, а он лежит на земле, красивый такой, крошечный палец. Я его подняла и отнесла родным.

— По телефону ты мне сказала, что пыталась заставить отца съесть его.

— Да, схватила этого папашу за шиворот и засунула ему палец в рот. Именно так я и сделала.

Дана пошевелилась на стуле, пытаясь устроиться поудобнее. Глядя на нее, Старки поняла, что та мысленно нарисовала себе эту картину и она ей не понравилась. Старки не винила ее за это.

— Вполне понятно, почему они подали жалобу.

Старки докурила сигарету и погасила ее.

— Они не подавали никакой жалобы.

— В таком случае почему?..

— Марзик.