— В столовой не было ничего странного, — начал рассказ Йоста. — Стол был накрыт к ланчу, и они успели съесть половину еды на тарелках. Никаких следов борьбы. Чистый пол. Вот, сами посмотрите.

Патрик долго изучал фотографии. Его старший коллега был прав. Все выглядело так, словно члены семьи внезапно бросили обед и ушли. Он поежился. Было что-то пугающее в недоеденной еде на тарелках и аккуратно задвинутых стульях. Посреди стола стоял букет нарциссов. Единственное, чего не хватало на снимках, так это людей. И находка под полом придавала этим фотографиям зловещести. Теперь Хедстрём понимал интерес Эрики к таинственному исчезновению семьи Эльвандер.

— Если это кровь, можно ли узнать, чья она? — спросила Анника, угадав его мысли.

Патрик покачал головой.

— Я в этом не разбираюсь, но подозреваю, что она слишком старая для таких анализов. Единственное, что они смогут сказать, человеческая это кровь или нет. И потом, нам не с чем ее сравнить.

— У нас есть Эбба, — возразил Йоста. — Если кровь принадлежит Руне или Инес, то ее ДНК будет схож с ДНК Эббы.

— Конечно. Но, боюсь, слишком много лет прошло. В любом случае нам нужно выяснить, что произошло в тот день. Надо перенестись в прошлое, — сказал Хедстрём, откладывая фотографии. — Надо прочитать протоколы допросов и еще раз поговорить с участниками событий. Кто-то из них должен знать правду. Целые семьи так просто не исчезают. И если подтвердится, что это кровь, можно предположить, что в той комнате произошло преступление.

Он посмотрел на Йосту. Тот кивнул.

— Ты прав. Нужно перенестись в прошлое.

Было странно иметь столько фотографий в номере отеля, но никто из служащих и слова не сказал по этому поводу. Дорогие номера имеют свои преимущества. От богачей часто ждут эксцентричности. К тому же Леон, со своей ужасной внешностью, давно уже перестал обращать внимание на других людей. Фотографии имели для него особое значение. Жене было запрещено их касаться. Во всем остальном он был в ее власти. Но Ия имела власть только над ним нынешним. Тот Леон, каким он был когда-то, был ей неподвластен.

Кройц подкатился на инвалидном кресле к комоду со снимками и, зажмурившись, мысленно перенесся в места, запечатленные на снимках. Представил, как ветер пустыни обжигает ему щеки, как от холода отнимаются пальцы на руках и ногах. Ему нравилась боль. «No pain, no gain» [9]— таким всегда было его кредо. По иронии судьбы теперь он жил с болью каждый день, каждую секунду. Без надежды на победу. Его лицо на снимках было красивым — точнее, мужественным. Красота ассоциируется с женственностью, а этого в нем не было никогда. Леон излучал силу и мужественность. Безрассудный, смелый, он постоянно жил на адреналине. Кройц поднял левую руку, которая, в отличие от правой, почти не пострадала, и взял свое любимое фото. Оно было сделано на вершине Эвереста. Подъем оказался трудным. Участники экспедиции сходили с дистанции один за другим, а Леону их слабость была непонятна. Он никогда не сдавался. Люди не верили, что ему удастся достигнуть вершины без кислородного баллона. Это невозможно, говорили опытные альпинисты. Даже руководитель экспедиции умолял Кройца использовать газ, но тот отказался. Он знал, что это возможно, потому что Рейнхольд Месснер и Питер Хабелер [10]сделали это в 1978 году. Тогда это тоже считалось невозможным — на такое не были способны даже непальцы. Но раз тем двоим удалось, то и у Леона должно было получиться. На фото он широко улыбался со шведским флагом в руке на фоне разноцветных молитвенных флажков в сугробах. Тогда он был выше всех на планете и выглядел сильным и счастливым…

Осторожно поставив снимок на место, Леон поднял следующий.