Гринго повернулся и направился к двери в углу. Проходя мимо одного из столиков, он кивнул одетому в длинное коричневое пальто мужчине с козлиной бородой и паршивой серьгой в ухе. Мужчина сидел с брюнеткой, на которой висело столько украшений, что легко хватило бы на целый прилавок на рынке. Банни увидел, что мужчина что-то прошептал женщине, после чего направился вслед за Гринго. Должно быть, совпадение. Однако мимолетный взгляд после глотка виски поведал Банни, что женщина заметила его любопытство. Посмотрев на телефон, Банни засек время: 1:26 ночи. Дадим им четыре минуты. Банни был подозрителен от природы и вдвойне подозрителен к любому, кто добровольно соглашался проводить время в компании с джазом.

Он осмотрел испещренную царапинами и сигаретными ожогами поверхность стола, слегка покачивавшуюся под тяжестью стакана Гринго. Тусклая подсветка наверняка предназначалась для того, чтобы скрывать всевозможные изъяны декора.

Мелодия закончилась, и раздался шум аплодисментов.

— Бляха-муха!

На несколько мгновений воцарилась тишина, если не считать приглушенных разговоров. Один из троицы за соседним столиком ушел к барной стойке за напитками, пока долговязый очень плохо пересказывал довольно хороший анекдот.

Затем рояль выдал мягкое задумчивое вступление, и к нему вдруг присоединился женский голос — одновременно сильный, сочный, чувственный и грустный. Звук тихой вначале песни стал постепенно нарастать.

Банни не обернулся. Он так и застыл со стаканом в руке, забыв обо всем, пока голос заполнял собою зал:

Застряла между

Тем, что знаю, и надеждой.

Больше не в силах

Прервать то, о чем не просила.

Падаю в глубь бездонных глаз,

Приворожил меня ты враз,

Сладкий ты мой раскрыл секрет,

Так что не смей любить меня в ответ.

Голос плавал вокруг Банни, продолжая теперь уже бессловесную мелодию, которая, казалось, шла вразрез с аккомпанементом и в то же время идеально с ним гармонировала. Рояль и женский голос переплетались друг с другом так, как Банни никогда прежде не слышал.

Голос долговязого с соседнего столика ворвался как незваный гость. Мужчина стал громко перепевать мелодию, намеренно фальшивя.

— Тише, Виктор.

— Лучше бы сыграли Фрэнка Синатру. Что-нибудь знакомое.

Рука Банни оказалась на затылке долговязого прежде, чем тот успел что-либо сообразить. Банни притянул его голову к себе и наклонился к уху:

— Сейчас тебе лучше помолчать.

Банни оттолкнул его с несколько большей силой, чем требовалось.

Вокруг него снова поплыли бархатные слова:

Мое сердце бьется в ловушке,

Целый мир развалился на стружки.

Дар для меня твой необъясним,

Вот почему я не могу уйти.

Теряю я голову от любви,

Огонь твоей магии неуязвим,

Сладкий ты мой раскрыл секрет,

Так что не смей любить меня в ответ.

Тем временем Гринго стоял возле одного из двух писсуаров и изливал ему свои накопившиеся проблемы.

— О, кайф-то какой!

Рядом с ним выросла и прислонилась к стене вполне ожидаемая фигура Дэймо Марсдена.

— Ну чё, принес?

Гринго бросил взгляд вниз.

— Не сейчас, Дэймо, если только ты не рассчитываешь направить наши отношения в неожиданное русло.

— Капец смешно. Где мои деньги?

— Еще раз: сейчас у меня немного заняты руки. Но если ты не против подержать…

Усмехнувшись, Марсден отошел в сторону и оперся о раковину.

Гринго энергично стряхнул и отодвинулся от писсуара. Обернувшись, он увидел Марсдена, стоявшего с протянутой рукой. Гринго кивнул на раковину.

— Гигиена, Дэмиен. Ты не представляешь, что я сегодня трогал.

Марсден нехотя подвинулся. Гринго тщательно вымыл руки, после чего потянулся к одноразовым бумажным полотенцам и стал вдумчиво ими вытираться.