– А если Назарах решит, что Моник ему не нужна? – шепнула она.

Он резко повернул к ней голову, и в формально вежливых глазах она разглядела безумие, которое заставило ее испытать страх перед тем, в кого он превратится с возрастом.

– Я уничтожу любого, кто попытается забрать ее у меня.

Эшвини ничего на это не ответила, но про себя подумала, что вряд ли Фредерик Бомон проживет долгую жизнь. Даже она со своими жалкими человеческими несколькими десятилетиями вполне может пережить его почти-бессмертие. Потому что никто не мог сравниться по силе с Назарахом, не считая одного из десяти архангелов, и если Фредерик этого не понимал…

Ледяные пальцы страха поползли вдоль ее позвоночника, когда Назарах поднялся и распахнул крылья – мерцающий янтарь и ужасающая красота, затмившие все в этом зале. Этот страх, он оказался полезен, Эшвини натянула его как щит против мощи ангела. Впервые она разглядела его истинное «Я», по-настоящему осознала, насколько он бесчеловечен, насколько далек от земной жизни.

Все они – и вампиры, и люди – представлялись ему всего лишь интересными, забавными или надоедливыми, в зависимости от настроения, игрушками.

– Обычно я не вмешиваюсь, – начал ангел, голос его был ровным… но в нем звенела сталь обнаженного клинка, – когда вампиры решают свои проблемы друг с другом. Но когда разногласия достигают подобного уровня, как сейчас, вы должны выносить их на мой суд.

Его взгляд нашел Антуана, затем Симону. И на нескольких долгих секунд они буквально оцепенели от ужаса.

– Конечно, – так же тихо продолжил он, – некоторые из вас, похоже, думают, что справятся лучше ангела, живущего семьсот лет. Правда, Симона?

Пальцы Симоны тряслись так сильно, что красная жидкость расплескалась на скатерть, когда она поставила бокал на стол.

– Сир, я никогда…

– Ложь, – оборвал ее Назарах, – это то, что я презираю сильнее всего.

– Сир, – подал голос Антуан, в защитном жесте положив ладонь поверх руки своей спутницы. – Я готов нести ответственность за все. Я – самый старший.

Янтарные глаза Назараха запылали, когда он обратил взор к Антуану.

– Как всегда благороден, Антуан. А она продала бы тебя, будь у нее такая возможность.

Антуан позволил себе чуть улыбнуться.

– У всех у нас есть маленькие слабости.

Назарах расхохотался, и в его смехе были даже проблески веселья, только это было веселье бессмертного, нож, который наносил кровоточащие раны.

– Я рад, что Кэллан не сумел тебя убить. – Он обернулся к очередной жертве. – Молодой лев… не очень хорошо охранял то, что следовало беречь. – Ангел погладил волосы Моник в молчаливой беспощадной насмешке.

Взгляд Кэллана пронзил Жанвьера.

– Я слишком доверился. И не повторю эту ошибку вновь.

– Эта ошибка, – поправил его Жанвьер, беззаботно пожав плечами, – спасла твою шкуру.

Лицо Назараха не изменилось, но от голоса словно повеяло морозом.

– Каджун прав. Ты взял то, что принадлежало мне. Почему мне не следует содрать с тебя кожу живьем?

Кэллан поднялся, затем рухнул на одно колено.

– Примите мои глубочайшие извинения, сир. Я… переусердствовал в своих попытках доказать, что могу служить вам лучше тех, кто принимает свое положение как должное.

На секунду повисла тишина, и Эшвини поняла, что сейчас будет оглашен вердикт.

Пока крылья Назараха с тихим шелестом сворачивались за спиной, в зале никто не осмеливался дышать.

– Симона, – произнес он обманчиво мягким голосом. – Иди сюда.