Сама же Анжелика, продолжая готовить, напевала «Аве Марию», так любимую ее родителями.

…Все это время Анжелика старалась сохранять беззаботный вид, однако ей это не всегда удавалось, особенно когда она начинала вспоминать жизнь в Сент-Джеймсе, свою мать и отца, которых очень любила. Всего три недели назад она счастливо жила с родителями на ферме. Затем это несчастье — желтая лихорадка, «Бронзовый Джон», как называли эту страшную болезнь в их краях, и Анжелика могла только страдать, глядя, как на ее глазах родители чахли от болезни, слушая, как они бредили, видя черную рвоту, означавшую кончину безвинных жертв… Поспешная служба на кладбище, спустя всего несколько часов после их смерти, показалась ей кошмаром. Однако на этом ее испытания не кончились, ибо позже ей пришлось наблюдать, как шериф жег вещи родителей. Даже сейчас, вспоминая, как он бросил в огонь любимую прялку матери, Анжелика почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы, и она молча перекрестилась.

Все-таки она была воспитана в вере, что смерть — это триумфальный переход души в вечную жизнь. Поэтому у нее не было веской причины глубоко скорбеть о смерти родителей. Они были вдвоем и вместе с Богом.

Смерть родителей она восприняла так, как учила церковь, хотя эмоционально было почти невозможно принимать смерть родителей как победу — уж слишком рано они ушли из жизни.

Сама почти ребенок, Анжелика была вынуждена покинуть Сент-Джеймс, откуда ее насильно перевезли в незнакомый город на милость опекуна. Она даже никогда раньше не видела дядю Жиля, до того как он приехал в Сент-Джеймс, чтобы уладить дела с наследством ее родителей. Теперь она знала его как грубияна, который хоть и не оскорблял ее, но часто говорил с ней резко, слишком много пил и играл в азартные игры. Привыкшая жить в атмосфере набожности, Анжелика чувствовала себя в этом доме чужой рядом с нечестивым дядюшкой, в этом безнравственном городе! И она не могла понять — отчего в доме дяди Жиля царит запустение: мебель исцарапана, занавески и покрывала ободранные и изъедены молью… В Сент-Джеймсе к каждой вещи относились с любовью! Тем не менее, Анжелика пыталась сделать все, что было только в ее силах, чтобы навести порядок в доме, хотя нельзя было рассчитывать в этом даже на помощь Коко.

…Когда они вместе прибирались в доме, Анжелика часто напевала для приободрения духа. Пение возвращало ее к мыслям о родителях и любимой учительнице пения — мадам Сантони. В моменты отчаяния Анжелике очень хотелось, чтобы с ней рядом была мадам, но дядя, наверное, не разрешил бы. Ведь мадам предлагала, чтобы Анжелика жила с ней, но он бесцеремонно отказал…

— Анжелика!

Когда дядя в очередной раз позвал, Анжелика испытала возмущение. Она внутренне сжалась, вытерла руки и взяла поднос. Она была уверена в своей правоте, и ее оскорбляло, что ее усилия, как правило, не ценятся и в расчет не принимаются. Выпрямившись и подняв голову, она пошла по коридору, ведущему из кухни в комнату. У двери она задержалась, чтобы собраться с духом, и поморщилась от ударившего в нос едкого дыма сигар. Картина, представшая перед ее взором, показалась отвратительной. Напротив, спиной к ней сидел дядя Жиль, трех других компаньонов она никогда прежде не встречала. Двое были в возрасте — один тучный, другой худой. Однако внимание Анжелики привлек третий гость, молодой человек приятной наружности, сидевший напротив. Ему еще не было и тридцати, Анжелике понравилось его лицо с квадратными скулами и аккуратно подстриженными усами. Однако выглядел он недовольным, сидел хмуро, уставившись на стаканчик виски.