-  Позвольте отрекомендовать вас моей домоправительнице и большому другу Анне Ивановне. Аннушка, эти господа какое-то время поживут у нас… По просьбе Шуры Крылова, моего гимназического товарища, ты его знаешь…

    То, как просительно заговорил хозяин с домоправительницей, не оставляло сомнений, кто в его доме главный.

    -  Позвольте, Анна Ивановна, отрекомендоваться, - сказал я не без подхалимских ноток в голосе. - Василий Тимофеев Харлсон, а это моя жена Татьяна Кирилловна.

    При слове «жена» девица Раскина стрельнула в мою сторону быстрым взглядом, как мне кажется, не оставшимся незамеченным Анной Ивановной.

    -  Что ж, пусть поживут, ежели им так заблагорассудилось, - согласилась домоправительница. - Только где их селить? В розовой комнате не топлено, а в голубой сами знаете.

    -  Может быть, в антресольной? - опять просительно спросил Илья Ильич. - Там тихо и покойно…

    -  Там же не убрано, - парировала хозяйское предложение домоправительница.

    -  Я могу и сам убрать, - предложил я, боясь, что проблема нашего размещения так никогда не решится,

    -  Еще чего, - воспротивилась такой возможности Анна Ивановна. - Не мужчинское это дело уборка, сама как-нибудь справлюсь. Вы тут посидите да поговорите, а я мигом.

    -  Очень строгая у меня Аннушка, - лукаво улыбаясь, сказал Илья Ильич, когда женщина вышла из комнаты. - Как что не по ней, тотчас требует расчет.

    -  Может быть, мне ей помочь, - предложила Татьяна Кирилловна. - Я, правда, умею убирать.

    -  Если только это вас не затруднит, и Аннушка согласится, я, право, не всегда понимаю логику ее поступков…

    Раскина отправилась подлизываться к Аннушке, и та, поломавшись, согласилась принять помощь, и женщины надолго оставили нас с Ильей Ильичом одних.

    Говорить нам пока было не о чем и, видимо, чтобы не сидеть молча, Поспелов начал рассказывать о своих совместных с Александром Ивановичем гимназических годах. Рассказывал он интересно, хотя и излишне подробно. Я, впрочем, с удовольствием слушал о милых проказах гимназистов девятнадцатого века, и когда Илья Ильич неожиданно спросил, где я учился совершенно машинально ляпнул, что в обычной советской школе. Причем, ответив, не сразу сообразил, что сморозил нечто несуразное. Дошло до меня это только тогда, когда Поспелов спокойно, без нажима и удивления спросил:

    -  Вы, судя по всему, не наш соотечественник?

    -  Почему вы так решили? - вопросом на вопрос ответил я.

    -  По многим причинам. У вас иное, незнакомое мне выражение лица. Говорите вы по-русски правильно, но с неправильными или, вернее будет сказать, чужими русскому уху интонациями. Притом слова, которые вы употребляете, не все соответствуют правилам грамматики. Да и одеты вы не совсем обычно, я даже не говорю о вашей невиданной обуви. Ваш костюм не соответствует ни вашей внешности, ни тому, как вы держитесь, и носите вы его не так, как носят подобное платье…

    Я удивленно вгляделся в этого престарелого комильфо, сумевшего так много и точно заметить.

    -  …Не говоря о том, что я никогда не слышал о таком учебном заведении, как «простая советская школа». К тому же вы с большим интересом слушали мои немудрящие гимназические истории, которых знает множество любой человек, учившейся в гимназии или реальном училище.

    Мне пока нечего было ему сказать в ответ, и я просто молча слушал, что он еще добавит к сказанному.