Она воздержалась от колкости, готовой сорваться с губ:

– Ну что ж, тогда пока, Лоран…

– Как знаешь, – ответил он с потухшим взглядом.

И вышел, с силой захлопнув за собой дверь. Анн вздрогнула, потрясенная до глубины души. Она бессмысленно смотрела на деревянную створку, выкрашенную светлой краской, и чувствовала за ней присутствие Лорана, настороженного, запыхавшегося, сомневающегося. Чуть погодя она услышала его шаги, удаляющиеся по лестничным ступеням, и вернулась в гостиную, где Марк с отцом что-то живо обсуждали. Она вдруг осознала, что вечеринка оказалась нудной. Несмотря на все свое расположение к Марку, она задавала себе один и тот же вопрос: «Зачем он здесь?»

– Куда ты собираешься в ближайшее время? – поинтересовалась она рассеянно.

– В ближайшее время – никуда, – отозвался он. – Похоже, через месяц снова придется ехать в Токио.

– Опять?

– Я об этом не сожалею. Мне кажется, я еще не все знаю об этой стране.

Анн притворялась, что внимательно слушает, даже что-то невпопад отвечала, предложила Марку вторую чашку кофе, улыбалась отцу, вставала, вновь присаживалась, дрожала от нетерпения, а двое мужчин все говорили и говорили…

18

По витринам текли струйки дождя. За ними рокотала pю де ля Сен, запруженная нетерпеливо урчащими машинами. С края на край оконного стекла сновали горбатые силуэты прохожих. Никому из них, похоже, даже в голову не приходило поглазеть на витрины, подойдя к ним поближе.

В книжный магазинчик, кроме Пьера, никто больше не заглядывал. Элен ушла в подсобку подогреть чай. Она уже больше месяца хлопотала здесь одна, поскольку мадам Жиродэ продолжала болеть. У Пьера вошло в привычку навещать Элен, чаще всего – ближе к закрытию. И, конечно же, он ничего не рассказывал об этом Анн. Должно быть, дочь поняла бы, несомненно, поняла бы, каким удовольствием оборачиваются для него долгие шушуканья в тишине магазинчика Коломбье. Не она ли недавно заметила в разговоре о мадам Редан: «А она ничего». Эта мимолетная фраза утвердила его в собственных впечатлениях. Он доверял мнению дочери. День заканчивался, и Пьер с трудом различал текст книги, страницы которой листал.

– Вы же там ничего не видите! – воскликнула Элен, выйдя к прилавку.

Она протянула руку к выключателю. Разом зажглись все лампочки. На подносе две чашки и чайник, в металлической вазочке сухое печенье. Элен предложила Пьеру перебраться за прилавок и подсесть к столику, рядом с ней. Он отхлебнул глоток чая и похвалил его.

– Пьер, когда вы придете ко мне поужинать? – неожиданно спросила она.

Вопрос этот Элен задавала ему не в первый раз. До сих пор ему удавалось трусливо увиливать, но продолжать в том же духе и дальше теперь не представлялось возможным.

– Это не так просто, Элен, – ответил он. – Из-за моей дочери…

– Я уверена, что она все поймет как нужно.

– Я в этом не так уверен, как вы. Анн очень страдает после смерти матери. Она считает, что я очень быстро забыл о той, с кем совсем недавно был невероятно счастлив. Знаете, мне с ней так трудно… Ее непримиримость, требовательность… Думаю, в этом есть доля мой вины.

– Уж не станете же вы меня уверять, что она вас терроризирует?

– Нет, но я не могу ее огорчать. Это… слишком рано после случившегося у нас горя.

Он отхлебнул слишком большой глоток чая, обжег язык, с хрустом сломал ломтик печенья:

– Если я скажу, что еду к женщине…

Элен поднялась, улыбнулась:

– Вы едете не к женщине, а к другу.