Придя домой, он ощутил присутствие Анн и Лорана. Дверь в ванную была распахнута настежь. Прямо на пороге Пьер застыл в изумлении – там, стоя в душе голышом, яростно мылился Лоран.

– Извините меня, – пробормотал Пьер.

Он прикрыл дверь и пошел мыть руки на кухню. Анн разбиралась с температурой духового шкафа, откуда исходил сладковатый запах теста.

– Пахнет вкусно, – заметил Пьер – Что ты готовишь?

– Я у итальянцев купила пиццу.

Они налили белого вина.

Вошел Лоран – босой и с мокрой головой, в брюках и пуловере. Набрал полный стакан водопроводной воды и удалился в гостиную. Чуть погодя оттуда послышалась легкая, победоносная музыка. Играла пластинка, что-то из Брамса. Что именно, Пьер угадать не мог.

– Как твоя работа, папа? Все нормально? – поинтересовалась Анн.

– Да, – ответил он, – и очень интересно. – Секунду-другую помедлив, он добавил: – К несчастью, мадам Жиродэ уже несколько дней не появляется. Она очень больна.

– Что с ней?

– Сердце… Ты же знаешь, в ее возрасте…

Сказать сразу, что мадам Жиродэ умерла, он не решился. «Прежде чем говорить об этом Анн, следует обо всем посоветоваться с Элен, – подумал он. – Что теперь будет после смерти владельца с магазином? Сможет ли Элен им заниматься? И что будет со мной? Не закончится ли на этом их чудное сотрудничество? Их спокойная работа с глазу на глаз, понимание друг друга с полуслова и дивный язык взглядов, их благоразумие, стоившее всех мыслимых наслаждений вместе взятых?»

У него запершило в горле, музыка Брамса лишь усиливало тоску.

– Раз мадам Жиродэ заболела, магазином, наверное, теперь заправляет мадам Редан? – спросила Анн, взяв тряпку, чтобы открыть дверцу духовки.

– Практически да, – уклончиво ответил Пьер.

– И ты работаешь сейчас с ней?

– Нет, я сижу в задней комнате, занимаюсь своим делом в одиночестве.

Он испугался, что Анн замучает его расспросами. Но она вскрикнула:

– Тьфу, я обожглась!

Затем достала пиццу и положила ее на блюдо. О мадам Редан она, похоже, забыла, и Пьер облегченно вздохнул.

Сели за стол. К итальянцам Анн ходила, думая, конечно же, о Лоране. Пока она резала пиццу, Лоран достал из кармана целую пачку бумажек по сто франков и положил их рядом с тарелкой Анн.

– Что это? – спросила она.

– Мое жалование, – ответил Лоран.

– И что я должна, по-твоему, с ним делать?

– Не знаю, а я?

Она пожала плечами:

– Это твои деньги, Лоран.

– Они мне не нужны.

– Ты работаешь и не получаешь удовольствия от конечного результата?

– Нет.

– Я никогда тебя не пойму, – сказала она. Лоран бросил в ее сторону взгляд, полный любовной злости.

– Знаю, Анн, – тихо ответил он, – ты мне об этом говорила тысячу раз.

В тарелки накладывали сами, по очереди. Пицца припахивала горелым. Пьер съел два куска и понял, что больше не одолеет, желудок сопротивлялся. Лоран к своему куску едва притронулся. Анн смотрела на него с отчаянием. Еще эти лежащие перед ней мятые деньги.

– Лоран, не будь ребенком, забери их, – попросила она.

– У меня нет бумажника, – ответил он, – я их потеряю.

И щелчком отправил деньги к тарелке Анн. Она собрала их и со злостью так комком и сунула в карман своей рубашки. Ужин продолжился в тишине.

Пьер спрашивал себя, какие чувства питает его дочь к этому юноше со столь странными манерами.