Так как ребенок долго лежал без сознания и ничего не ел, то Вильмайзант мог только с величайшею осторожностью вливать ему в рот немного жидкой пищи. Вследствие недостаточного питания силы его не восстанавливались, даже трудно было представить себе, что мальчик сможет когда-нибудь поправиться.

Таким образом прошли месяцы! Неутомимыми стараниями доктора и его помощника ребенку, кажется, удалось сохранить жизнь, — но какую!.. Поэтому, когда маркиз явился к нему, чтобы справиться о своем подопечном, он с сомнением пожал плечами.

— Ему лучше, господин маркиз, он поправился, но только внешне.

— Что вы под этим понимаете?

— Мне кажется, что мальчик потерял что-то такое, чего мы, доктора, не можем ему возвратить.

— Так ли я понимаю вас, Вильмайзант, — рассудок?

— Он ничего не отвечает и положительно ничего не помнит о своем прошлом и последних событиях.

— И вы полагаете, что он потерял способность мышления?

— Мне так кажется, господин маркиз.

— Могу я видеть мальчика?

— Самая большая опасность миновала, вы можете его видеть и даже попробовать говорить с ним, только не испугайтесь!

— Отведите меня к нему, Вильмайзант!

Старый доктор повел маркиза в самую отдаленную и спокойную часть дома, где в маленькой комнате лежал больной ребенок. У постели его сидела ассистент Вильмайзанта.

Когда отворилась дверь и доктор с маркизом вошли, мальчик обернулся. Вид его был ужасным. Маркиз не представлял себе ничего подобного. Волос у него не было, на месте глаза зияла глубокая впадина, другой, еще сильно воспаленный, едва открывался, все лицо было испещрено красными рубцами. Вильмайзант прежде всего старался заживить наиболее опасные места на теле.

— Удалось ли вам узнать его имя?

— Нет, господин маркиз, он не отвечает на наши вопросы и вообще не говорит ничего. Если же он хочет чего-нибудь, то издает какие-то непонятные звуки. Мы пробовали называть разные имена, но только при имени Нарцисс он как будто становится внимательнее! Поэтому мы и зовем его этим именем.

— Удивительно, — тихо проговорил Эжен де Монфор, с состраданием глядя на бедного ребенка, — неужели этот малыш должен быть заменой?..

Потом он спросил:

— Страдает ли он еще, Вильмайзант?

— Нарцисс, милый Нарцисс! — позвал доктор. Больной, казалось, стал внимательнее.

— Болит ли у тебя что-нибудь, мой бедный Нарцисс? Мальчик, очевидно, не слышал или не понял этих слов,

погрузившись в состояние полнейшего безучастия.

— Нарцисс, — сказал маркиз, нагнувшись к мальчику и стараясь рассмотреть его лицо, — ты хочешь сладких фруктов?

Мальчик взглянул на маркиза, но ничего не ответил.

— Как он дает знать, когда просит чего-нибудь? — спросил маркиз.

— Он рукою хватает воздух, а иногда издает неясные звуки, — отвечал Вильмайзант.

— И вы еще не смогли добиться от него ни одного понятного слова?

— Нет, господин маркиз! Думаю, что испуг, когда он увидел себя в окружении пламени, и последующая боль совершенно умертвили его внутреннюю жизнь. Нам удалось спасти тело, но душевные его способности, как мне кажется, умерли навсегда!

— Это, конечно, более чем ужасно, — согласился маркиз, глядя на бедного, безучастно лежавшего мальчика, — и вы не имеете никакой надежды хотя бы в далеком будущем?

— Кем бы мы были, господин маркиз, если бы не надеялись и не употребляли все новых стараний, — отвечал врач.