— Так, по вашему мнению, никак нельзя отвратить опасность?

— Есть одно средство, ваше величество.

— Скажите, пожалуйста, какое?

— Надо оградить себя раз и навсегда от этого мальчика, ваше величество.

— Но каким образом, ваша эминенция?

— Когда он вырастет, надо держать его, как государственного арестанта.

— Как государственного арестанта? И вы хотите, чтобы бедный ребенок не знал ничего, кроме стен тюрьмы? Это больше, чем бесчеловечно, ваша эминенция. Нет, нет, не будем и говорить об этом!

— Следовательно, вы хотите гражданской войны? Раздора, гибели Франции? Несчастья обоих сыновей? Нет, ваше величество, это не может быть вашим последним словом.

— Вы хотите запереть несчастного в тюрьму на всю жизнь, что страшно и бесчеловечно. Оставьте ему, по крайней мере, свободу, дайте ему возможность самостоятельно устроить свою жизнь, найти счастье, но не запирайте его в крепость, ваша эминенция!

— Хорошо, ваше величество, пусть это будет не крепость, а отдаленный, уединенный замок, где мальчик, а потом юноша, проведет жизнь, не зная ни нужды, ни лишений.

— Это другое дело!

— Оставим при нем рыцаря Раймонда и старую Мариэтту, преданно ухаживающих за ним, они не выдадут ему тайну сентябрьской ночи. Позаботимся только, чтобы к нему никого не допускали, чтобы никто не знал, куда он девался. Таким образом мы устраним всякую опасность и сделаем жизнь мальчика довольно сносной.

— На попечении старой Мариэтты — да, в таком случае я согласен. Он не будет заживо погребен в крепости, его ждет лишь жизнь в уединенном замке, где его окружат всем, чего он только пожелает.

— Пока около него будут только Раймонд с Мариэттой. Их одних совершенно достаточно для ухода за ним, ваше величество.

— Вы разве уже нашли подходящий для мальчика замок, ваша эминенция?

При словах «заживо погребен» кардинал невольно нахмурился. Именно этой мыслью руководствовался он, но не осмелился выразить ее такими словами.

Мальчик должен быть именно заживо погребен! Ришелье мысленно решал, что в уединенном далеком замке ему можно будет делать с ним все, что он сочтет нужным. И его упрячут туда навсегда, никого не будут допускать к нему, чтобы когда-нибудь, впоследствии, это поразительное сходство не натолкнуло бы кого-нибудь постороннего на мысль, что он брат короля.

— Вы отыскали какой-нибудь замок, ваша эминенция? — еще раз спросил Людовик.

— Я имел в виду старый замок в Пиньероле, ваше величество.

— В Пиньероле… на далекой окраине Франции, у итальянской границы…

— Чем уединеннее и отдаленнее край, тем выгоднее это будет для всех, ваше величество, а мальчику, между тем, от этого никакого вреда не будет. В старом Пиньерольском замке никто теперь не живет, кроме старого кастеляна, который может там и остаться. Пусть рыцарь Раймонд потихоньку уедет с мальчиком и воспитывает его там.

— Мне кажется, ваша эминенция, — мрачно и серьезно сказал король, — это будет почти то же, что похоронить ребенка заживо… у меня такое ужасное чувство… хоть я и согласен на ваше предложение, так как нахожу ваши доводы основательными! Я сегодня пойду еще раз взглянуть на ребенка, а потом пусть они едут в Пиньероль. Да простит мне Бог это распоряжение, и да простит он вам, придумавшему его.

— Мы действуем не в своих интересах, ваше величество, а в интересах государства и трона, — коротко отвечал Ришелье. — Впрочем, я только высказал вам свои опасения и советы, но вы сами можете решить, что лучше.