|
Рябинин, глядя на дверь, с улыбкой покачал головой. - Все молодость, окончательно ребячество одно. Ведь покупаю, верьте чести, так, значит, для славы одной, что вот Рябинин, а не кто другой у Облонского рощу купил. А еще как бог даст расчеты найти. Верьте богу. Пожалуйте-с. Условьице написать... Через час купец, аккуратно запахнув свой халат и застегнув крючки сюртука, с условием в кармане сел в свою туго окованную тележку и поехал домой. - Ох, эти господа! - сказал он приказчику, - один предмет. - Это как есть, - отвечал приказчик, передавая ему вожжи и застегивая кожаный фартук. - А с покупочкой, Михаил Игнатьич? - Ну, ну... XVII Степан Аркадьич с оттопыренным карманом серий, которые за три месяца вперед отдал ему купец, вошел наверх. Дело с лесом было кончено, деньги в кармане, тяга была прекрасная, и Степан Аркадьич находился в самом веселом расположении духа, а потому ему особенно хотелось рассеять дурное настроение, нашедшее на Левина. Ему хотелось окончить день за ужином так же приятно, как он был начат. Действительно, Левин был не в духе и, несмотря на все свое желание быть ласковым и любезным со своим милым гостем, не мог преодолеть себя. Хмель известия о том, что Кити не вышла замуж, понемногу начинал разбирать его. Кити не замужем и больна, больна от любви к человеку, который пренебрег ею. Это оскорбление как будто падало на него. Вронский пренебрег ею, а она пренебрегла им, Левиным. Следовательно, Вронский имел право презирать Левина и потому был его враг. Но этого всего не думал Левин. Он смутно чувствовал, что в этом что-то есть оскорбительное для него, и сердился теперь не на то, что расстроило его, а придирался ко всему, что представлялось ему. Глупая продажа леса, обман, на который попался Облонский и который совершился у него в доме, раздражал его. - Ну, кончил? - сказал он, встречая наверху Степана Аркадьича. - Хочешь ужинать? - Да, не откажусь. Какой аппетит у меня в деревне, чудо! Что ж ты Рябинину не предложил поесть? - А, черт с ним! - Однако как ты обходишься с ним! - сказал Облонский. - Ты и руки ему не подал. Отчего же не подать ему руки? - Оттого, что я лакею не подам руки, а лакей во сто раз лучше. - Какой ты, однако, ретроград! А слияние сословий? - сказал Облонский. - Кому приятно сливаться - на здоровье, а мне противно. - Ты, я вижу, решительно ретроград. - Право, я никогда не думал, кто я. Я - Константин Левин, больше ничего. - И Константин Левин, который очень не в духе, - улыбаясь, сказал Степан Аркадьич. - Да, я не в духе, и знаешь отчего? От, извини меня, твоей глупой продажи... Степан Аркадьич добродушно сморщился, как человек, которого безвинно обижают и расстраивают. - Ну, полно! - сказал он. - Когда бывало, чтобы кто-нибудь что-нибудь продал и ему бы не сказали сейчас же после продажи: "Это гораздо дороже стоит"? А покуда продают, никто не дает... Нет, я вижу, у тебя есть зубпротив этого несчастного Рябинина. - Может быть, и есть. А ты знаешь, за что? Ты скажешь опять, что я ретроград, или еще какое страшное слово, но все-таки мне досадно и обидно видеть это со всех сторон совершающееся обеднение дворянства, к которому я принадлежу, и, несмотря на слияние сословий, очень рад, что принадлежу. |
