|
"Ну, что же смущает меня?" - сказал себе Левин, вперед чувствуя, что разрешение его сомнений, хотя он не знает еще его, уже готово в его душе. "Да, одно очевидное, несомненное проявление божества - это законы добра, которые явлены миру откровением, и которые я чувствую в себе, и в признании которых я не то что соединяюсь, а волею-неволею соединен с другими людьми в одно общество верующих, которое называют церковью. Ну, а евреи, магометане, конфуцианцы, буддисты - что же они такое? - задал он себе тот самый вопрос,который и казался ему опасным. - Неужели эти сотни миллионов людей лишены того лучшего блага, без которого жизнь не имеет смысла? - Он задумался, но тотчас же поправил себя. - Но о чем же я спрашиваю? - сказал он себе. - Я спрашиваю об отношении к божеству всех разнообразных верований всего человечества. Я спрашиваю об общем проявлении бога для всего мира со всеми этими туманными пятнами. Что же я делаю? Мне лично, моему сердцу открыто несомненно знание, непостижимое разумом, а я упорно хочу разумом и словами выразить это знание. Разве я не знаю, что звезды не ходят? - спросил он себя, глядя на изменившую уже свое положение к высшей ветке березы яркую планету. - Но я, глядя на движение звезд, не могу представить себе вращения земли, и я прав, говоря, что звезды ходят, И разве астрономы могли бы понять и вычислить что-нибудь, если бы они принимали в расчет все сложные разнообразные движения земли? Все удивительные заключения их о расстояниях, весе, движениях и возмущениях небесных тел основаны только на видимом движении светил вокруг неподвижной земли, на том самом движении, которое теперь передо мной и которое было таким для миллионов людей в продолжение веков и было и будет всегда одинаково и всегда может быть поверено. И точно так же, как праздны и шатки были бы заключения астрономов, не основанные на наблюдениях видимого неба по отношению к одному меридиану и одному горизонту, так праздны и шатки были бы и мои заключения, не основанные на том понимании добра, которое для всех всегда было и будет одинаково и которое открыто мне христианством и всегда в душе моей может быть поверено. Вопроса же о других верованиях и их отношениях к божеству я не имею права и возможности решить". - А, ты не ушел? - сказал вдруг голос Кити, шедшей тем же путем в гостиную. - Что, ты ничем не расстроен? - сказала она, внимательно вглядываясь при свете звезд в его лицо. Но она все-таки не рассмотрела бы его лица, если б опять молния, скрывшая звезды, не осветила его. При свете молнии она рассмотрела все его лицо и, увидав, что он спокоен и радостен, улыбнулась.ему. "Она понимает, - думал он, - она знает, о чем я думаю. Сказать ей или нет? Да, я скажу ей". Но в ту минуту, как он хотел начать говорить,она заговорила тоже. - Вот что, Костя! Сделай одолжение, - сказала она, - поди в угловую и посмотри, как Сергею Ивановичу все устроили. Мне неловко. Поставили ли новый умывальник? - Хорошо, я пойду непременно, - сказал Левин, вставая и целуя ее. "Нет, не надо говорить, - подумал он, когда она прошла вперед его. - Это тайна, для меня одного нужная, важная и невыразимая словами. Это новое чувство не изменило меня, не осчастливило, не просветило вдруг, как я мечтал, - так же как и чувство к сыну. Никакого сюрприза тоже не было. А вера - не вера - я не знаю, что это такое, - но чувство это так же незаметно вошло страданиями и твердо засело в душе. |
