|
Хоть картофель - и тот вводился у нас силой. Ведь сохой тоже не всегда пахали. Тоже ввели ее, может быть, при уделах, но, наверно, ввели силою. Теперь, в наше время, мы, помещики, при крепостном праве вели свое хозяйство с усовершенствованиями; и сушилки, и веялки, и возка навоза, и все орудия - все мы вводили своею властью, и мужики сначала противились, а потом подражали нам. Теперь-с, при уничтожении крепостного права, у нас отняли власть, и хозяйство наше, то, где оно поднято на высокий уровень, должно опуститься к самому дикому, первобытному состоянию. Так я понимаю.. - Да почему же? Если оно рационально, то вы можете наймом вести его, - сказал Свияжский. - Власти нет-с. Кем я его буду вести? позвольте спросить. "Вот она - рабочая сила, главный элемент хозяйства", - подумал Левин. - Рабочими. - Рабочие не хотят работать хорошо и работать хорошими орудиями. Рабочий наш только одно знает - напиться, как свинья, пьяный и испортит все, что вы ему дадите. Лошадей опоит, сбрую хорошую оборвет, колесо шинованное сменит, пропьет, в молотилку шкворень пустит, чтобы ее сломать. Ему тошно видеть все, что не по его. От этого и спустился весь уровень хозяйства. Земли заброшены, заросли полынями или розданы мужикам, и где производили миллион, производят сотни тысяч четвертей; общее богатство уменьшилось. Если бы сделали то же, да с расчетом... И он начал развивать свой план освобождения, при котором были бы устранены эти неудобства. Левина не интересовало это, но, когда он кончил, Левин вернулся к первому его положению и сказал, обращаясь к Свияжскому и стараясь вызвать его на высказывание своего серьезного мнения: - То, что уровень хозяйства спускается и что при наших отношениях к рабочим нет возможности вести выгодно рациональное хозяйство, это совершенно справедливо, - сказал он. - Я не нахожу, - уже серьезно возразил Свияжский, - я только вижу то, что мы не умеем вести хозяйство и что, напротив, то хозяйство, которое мы вели при крепостном праве, не то что слишком высоко, а слишком низко. У нас нет ни машин, ни рабочего скота хорошего, ни управления настоящего, ни считать мы не умеем. Спросите у хозяина, - он не знает, что ему выгодно, что невыгодно. - Итальянская бухгалтерия, - сказал иронически помещик. - Там как ни считай, как вам все перепортят, барыша не будет. - Зачем же перепортят? Дрянную молотилку, российский топчачок ваш, сломают, а мою паровую не сломают. Лошаденку расейскую, как это? тасканской породы, что за хвост таскать, вам испортят, а заведите першеронов или хоть битюгов, их не испортят. И так все. Нам выше надо поднимать хозяйство. - Да было бы из чего, Николай Иваныч! Вам хорошо, а я сына в университете содержи, малых в гимназии воспитывай, - так мне першеронов не купить. - А на это банки. - Чтобы последнее с молотка продали? Нет, благодарю! - Я не согласен, что нужно и можно поднять еще выше уровень хозяйства, - сказал Левин. - Я занимаюсь этим, и у меня есть средства, а я ничего не мог сделать. Банки не знаю кому полезны. Я по крайней мере на что ни затрачивал деньги в хозяйстве, все с убытком: скотина - убыток, машина - убыток. - Вот это верно, - засмеявшись даже от удовольствия, подтвердил помещик с седыми усами. - И я не один, - продолжал Левин, - я сошлюсь на всех хозяев, ведущих рационально дело; все, за редкими исключениями, ведут дело в убыток. |
