- Что вам нужно?! - вскрикнула она.
- Письма вашего любовника, - сказал он.
- Их здесь нет, - сказала она, затворяя ящик; но по этому движению он понял, что угадал верно, и, грубо оттолкнув ее руку, быстро схватил
портфель, в котором он знал, что она клала самые нужные бумаги. Она хотела вырвать портфель, но он оттолкнул ее.
- Сядьте! мне нужно говорить с вами, - сказал он, положив портфель под мышку и так напряженно прижав его локтем, что плечо его поднялось.
Она с удивлением и робостью молча глядела на него.
- Я сказал вам, что не позволю вам принимать вашего любовника у себя.
- Мне нужно было видеть его, чтоб...
Она остановилась, не находя никакой выдумки.
- Не вхожу в подробности о том, для чего женщине нужно видеть любовника.
- Я хотела, я только... - вспыхнув, сказала она. Эта его грубость раздражила ее и придала ей смелости. - Неужели вы не чувствуете, как вам
легко оскорблять меня? - сказала она.
- Оскорблять можно честного человека и честную женщину, но сказать вору, что он вор, есть только la constatation d'un fait.
- Этой новой черты - жестокости я не знала еще в вас.
- Вы называете жестокостью то, что муж предоставляет жене свободу, давая ей честный кров имени только под условием соблюдения приличий. Это
жестокость?
- Это хуже жестокости, это подлость, если уже вы хотите знать! - со взрывом злобы вскрикнула Анна и, встав, хотела уйти.
- Нет! - закричал он своим пискливым голосом, который поднялся теперь еще нотой выше обыкновенного, и, схватив своими большими пальцами ее
за руку так сильно, что красные следы остались на ней от браслета, который он прижал, насильно посадил ее на место. Подлость? Если вы хотите
употребить это слово, то подлость - это бросить мужа, сына для любовника и есть хлеб мужа!
Она нагнула голову. Она не только не сказала того, что она говорила вчера любовнику, что он ее муж, а муж лишний; она и не подумала этого.
Она чувствовала всю справедливость его слов и только сказала тихо:
- Вы не можете описать мое положение хуже того, как я сама его понимаю, но зачем вы говорите все это?
- Зачем я говорю это? зачем? - продолжал он так же гневно. - Чтобы вы знали, что, так как вы не исполнили моей воли относительно соблюдения
приличий, я приму мены, чтобы положение это кончилось.
- Скоро, скоро оно кончится и так, - проговорила она, и опять слезы при мысли о близкой, теперь желаемой смерти выступили ей на глаза.
- Оно кончится скорее, чем вы придумали с своим любовником! Вам нужно удовлетворение животной страсти...
- Алексей Александрович! Я не говорю, что это невеликодушно, но это непорядочно - бить лежачего.
- Да, вы только себя помните, но страдания человека, который был вашим мужем, вам не интересны.Вам все равно, что вся жизнь его рушилась,
что он пеле... педе... пелестрадал.
Алексей Александрович говорил так скоро, что он запутался и никак не мог выговорить этого слова. Он выговорил его под конец пелестрадал. Ей
стало смешно и тотчас стыдно за то, что ей могло быть что-нибудь смешно в такую минуту. И в первый раз она на мгновение почувствовала за него,
перенеслась в него, и ей жалко стало его. Но что ж она могла сказать или сделать? Она опустила голову и молчала. |