|
- Алексей Александрович, простите меня, я не имею права... но я, как сестру, люблю и уважаю Анну; я прошу, умоляю вас сказать мне, что такое между вами? в чем вы обвиняете ее? Алексей Александрович поморщился и, почти закрыв глаза, опустил голову. - Я полагаю, что муж передал вам те причины, почему я считаю нужным изменить прежние свои отношения к Анне Аркадьевне, - сказал он, не глядя ей в глаза, а недовольно оглядывая проходившего через гостиную Щербацкого. - Я не верю, не верю, не могу верить этому! - сжимая пред собой свои костлявые руки, с энергичным жестом проговорила Долли. Она быстро встала и положила свою руку на рукав Алексея Александровича. - Нам помешают здесь. Пойдемте сюда, пожалуйста. Волнение Долли действовало на Алексея Александровича. Он встал и покорно пошел за нею в классную комнату. Они сели за стол, обтянутый изрезанною перочинными ножами клеенкой. - Я не верю, не верю этому! - проговорила Долли, стараясь уловить его избегающий ее взгляд. - Нельзя не верить фактам, Дарья Александровна, - сказал он, ударяя на слово фактам. - Но что же она сделала? - проговорила Дарья Александровна. - Что именно она сделала? - Она презрела свои обязанности и изменила своему мужу. Вот что она сделала, - сказал он. - Нет, нет, не может быть! Нет, ради бога, вы ошиблись ! - говорила Долли, дотрагиваясь руками до висков и закрывая глаза. Алексей Александрович холодно улыбнулся одними губами, желая показать ей и самому себе твердость своего убеждения; но эта горячая защита, хотя и не колебала его, растравляла его рану. Он заговорил с большим оживлением. - Весьма трудно ошибаться, когда жена сама объявляет о том мужу. Объявляет, что восемь лет жизни и сын - что все это ошибка и что она хочет жить сначала, - сказал он сердито, сопя носом. - Анна и порок - я не могу соединить, не могу верить этому. - Дарья Александровна! - сказал он, теперь прямо взглянув в доброе взволнованное лицо Долли и чувствуя, что язык его невольно развязывается. - Я бы дорого дал, чтобы сомнение еще было возможно. Когда я сомневался, мне было тяжело, но легче, чем теперь. Когда я сомневался, то была надежда; но теперь нет надежды, и я все-таки сомневаюсь во всем. Я так сомневаюсь во всем, что я ненавижу сына и иногда не верю, что это мой сын. Я очень несчастлив. Ему не нужно было говорить этого. Дарья Александровна поняла это, как только он взглянул ей в лицо; и ей стало жалко его, и вера в невинность ее друга поколебалась в ней. - Ах! это ужасно, ужасно! Но неужели это правда, что вы решились на развод? - Я решился на последнюю меру. Мне больше нечего делать. - Нечего делать, нечего делать... - проговорила она со слезами на глазах. - Нет, не нечего делать! - сказала она. - То-то и ужасно в этом роде горя, что нельзя, как во всяком другом - в потере, в смерти, нести крест, а тут нужно действовать, - сказал он, как будто угадывая ее мысль. - Нужно выйти из того унизительного положения, в которое вы поставлены: нельзя жить втроем. - Я понимаю, я очень понимаю это, - сказала Долли и опустила голову. Она помолчала, думая о себе, о своем семейном горе, и вдруг энергическим жестом подняла голову и умоляющим жестом сложила руки. |
