|
Он поклонился и хотел уйти.. XIV Но в это самое время вышла княгиня. На лице ее изобразился ужас, когда она увидела их одних и их расстроенные лица. Левин поклонился ей и ничего не сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. "Слава богу, отказала", - подумала мать, и лицо ее просияло обычной улыбкой, с которою она встречала по четвергам гостей. Она села и начала расспрашивать Левина о его жизни в деревне. Он сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб уехать незаметно. Через пять минут вошла подруга Кити, прошлую зиму вышедшая замуж, графиня Нордстон. Это была сухая, желтая, с черными блестящими глазами, болезненная и нервная женщина. Она любила Кити, и любовь ее к ней, как и всегда любовь замужних к девушкам, выражалась в желании выдать Кити по своему идеалу счастья замуж, и потому желала выдать ее за Вронского. Левин, которого она в начале зимы часто у них встречала, был всегда неприятен ей. Ее постоянное и любимое занятие при встрече с ним состояло в том, чтобы шутить над ним. - Я люблю, когда он с высоты своего величия смотрит на меня: или прекращает свой умный разговор со мной, потому что я глупа, или снисходит. Я это очень люблю: снисходит до меня! Я очень рада, что он меня терпеть не может, - говорила она о нем. Она была права, потому что действительно Левин терпеть ее не мог и презирал за то, чем она гордилась и что ставила себе в достоинство, - за ее нервность, за ее утонченное презрение и равнодушие ко всему грубому и житейскому. Между Нордстон и Левиным установилось то нередко встречающееся в свете отношение, что два человека, оставаясь по внешности в дружелюбных отношениях, презирают друг друга до такой степени, что не могут даже серьезно обращаться друг с другом и не могут даже быть оскорблены один другим. Графиня Нордстон тотчас же накинулась на Левина. - А! Константин Дмитрич! Опять приехали в наш развратный Вавилон, - сказала она, подавая ему крошечную желтую руку и вспоминая его слова, сказанные как-то в начале зимы, что Москва есть Вавилон. - Что, Вавилон исправился или вы испортились? - прибавила она, с усмешкой оглядываясь на Кити. - Мне очень лестно, графиня, что вы так помните мои слова, - отвечал Левин, умевший оправиться и сейчас же по привычке входя в свое шуточное отношение к графине Нордстон. - Верно, они на вас очень сильно действуют. - Ах, как же! Я все записываю. Ну что, Кити, ты опять каталась на коньках?.. И она стала говорить с Кити. Как ни неловко было Левину уйти теперь, ему все-таки легче было сделать эту неловкость, чем остаться весь вечер и видеть Кити, которая изредка взглядывала на него и избегала его взгляда. Он хотел встать, но княгиня, заметив, что он молчит, обратилась к нему: - Вы надолго приехали в Москву? Ведь вы, кажется, мировым земством занимаетесь, и вам нельзя надолго. - Нет, княгиня, я не занимаюсь более земством, - сказал он. - Я приехал на несколько дней. "Что-то с ним особенное, - подумала графиня Нордстон, вглядываясь в его строгое, серьезное лицо, - что-то он не втягивается в свои рассуждения. Но я уж выведу его. Ужасно люблю сделать его дураком пред Кити, и сделаю". - Константин Дмитрич, - сказала она ему, - растолкуйте мне, пожалуйста, что такое значит, - вы все это знаете, - у нас в калужской деревне все мужики и все бабы все пропили, что у них было, и теперь ничего нам не платят. |
