|
И, выпросив у Долли пятьдесят рублей, он уехал в Петербург. Сидя в кабинете Каренина и слушая его проект о причинах дурного состояния русских финансов, Степан Аркадьич выжидал только минуты, когда тот кончит, чтобы заговорить о своем деле и об Анне. - Да, это очень верно, - сказал он, когда Алексей Александрович, сняв pince-nez, без которого он не мог читать теперь, вопросительно посмотрел на бывшего шурина, - это очень верно в подробностях, но все-таки принцип нашего времени - свобода. - Да, но я выставляю другой принцип, обнимающий принцип свободы, - сказал Алексей Александрович, ударяя на слове "обнимающий" и надевая опять pince-nez, чтобы вновь прочесть слушателю то место, где это самое было сказано. И, перебрав красиво написанную с огромными полями рукопись, Алексей Александрович вновь прочел убедительное место. - Я не хочу протекционной системы не для выгоды частных лиц, но для общего блага - и для низших и для высших классов одинаково, говорил он, поверх pince-nez глядя на Облонского. - Но они не могут понять этого, они заняты только личными интересами и увлекаются фразами. Степан Аркадьич знал, что когда Каренин начинал говорить о том, что делают и думают они, те самые, которые не хотели принимать его проектов и были причиной всего зла в России, что тогда уже близко было к концу; и потому охотно отказался теперь от принципа свободы и вполне согласился. Алексей Александрович замолк, задумчиво перелистывая свою рукопись. - Ах, кстати, - сказал Степан Аркадьич, - я тебя хотел попросить при случае, когда ты увидишься с Поморским, сказать ему словечко о том, что я бы очень желал занять открывающееся место члена комиссии от соединенного агентства кредитно-взаимного баланса южно-железных дорог. Степану Аркадьичу название этого места, столь близкого его сердцу, уже было привычно, и он, не ошибаясь, быстро выговаривал его. Алексей Александрович расспросил, в чем состояла деятельность этой новой комиссии, и задумался. Он соображал, нет ли в деятельности этой комиссии чего-нибудь противоположного его проектам. Но, так как деятельность этого нового учреждения была очень сложна и проекты его обнимали очень большую область, он не мог сразу сообразить этого и, снимая pince-nez, сказал: - Без сомнения, я могу сказать ему; но для чего ты, собственно, желаешь занять это место? - Жалованье хорошее, до девяти тысяч, а мои средства... - Девять тысяч, - повторил Алексей Александрович и нахмурился. Высокая цифра этого жалованья напомнила ему, что с этой стороны предполагаемая деятельность Степана Аркадьича была противна главному смыслу его проектов, всегда клонившихся к экономии. - Я нахожу, и написал об этом записку, что в наше время эти огромные жалованья суть признаки ложной экономической assiette нашего управления. - Да как же ты хочешь? - сказал Степан Аркадьич. - Ну, положим, директор банка получает десять тысяч, - ведь он стоит этого. Или инженер получает двадцать тысяч. Живое дело, как хочешь! - Я полагаю, что жалованье есть плата за товар, и оно должно подлежать закону требованья и предложенья. Если же назначение жалованья отступает от этого закона, как, например, когда я вижу, что выходят из института два инженера, оба одинаково знающие и способные, и один получает сорок тысяч, а другой довольствуется двумя тысячами; или что в директоры банков общества определяют с огромным жалованьем правоведов, гусаров, не имеющих никаких особенных специальных сведений, я заключаю, что жалованье назначается не по закону требования и предложения, а прямо по лицеприятию. |
