«Действительно, возможная реорганизация органов военной прокуратуры может потребовать решения некоторых кадровых вопросов, в том числе и в отношении руководителей Главной военной прокуратуры. В этом случае указанные заявителем доводы будут, безусловно, учтены при оценке деятельности т.т. Заики и Фролова на занимаемых должностях».

Вот так! Рука руку должна мыть, Горбачёв это сообразил. Эти письма показывают, что и следователи, и Горбачёв знали, что делали, не могли не знать, хорошо понимали, что то, что они делают, — преступно и что они в одной банде.

Теперь, после этого знакомства с польско-капээсэсовскими геббельсовцами, я дам их версию Катынского дела и те доказательства, которыми они эту версию обосновывают.

Окончательная версия геббельсовцев

Академические геббельсовцы

(В скобках даны ссылки на документы их Сборника). Подготовка к «операции по разгрузке» лагерей и тюрем, как именовался во внутренней переписке органов НКВД предстоявший расстрел, началась сразу после принятия 5 марта 1940 г. рокового решения Политбюро ЦК ВКП(б) (см. № 1). С 7 по 15 марта был проведён ряд совещаний в Москве. На первом присутствовали 8-12 человек из центрального аппарата НКВД. Проводил его заместитель наркома внутренних дел СССР Б. З. Кобулов, член «тройки», на которую были возложены рассмотрение дел и вынесение решений о расстреле. На этом совещании присутствующим была предоставлена возможность прочесть выписку из протокола Политбюро от 5 марта, подписанную И. В. Сталиным.

Второе совещание проходило 14 марта в кабинете Б. З. Кобулова. Присутствовали 15–20 человек, включая начальников УНКВД по Смоленской, Харьковской и Калининской областям, их заместителей, являвшихся одновременно начальниками Особых отделов военных округов, комендантов УНКВД, которые обычно осуществляли расстрелы заключённых. Докладывал о предстоявшей операции начальник Управления по делам о военнопленных (УПВ) НКВД СССР П. К. Сопруненко. Б. З. Кобулов заявил: «По решению высшего руководства четырнадцать тысяч поляков, арестованных в сентябре 1939 г., должны быть расстреляны».

13 марта начальники Козельского, Старобельского и Осташковского лагерей и их особых отделений были вызваны в Москву (см. № 5), где 15 марта прошло совещание в УПВ НКВД СССР. По всей видимости, аналогичные совещания были проведены и с руководящими работниками НКВД УССР и БССР. Несколько ранее в Москву, в штаб конвойных войск были вызваны командиры бригад и дивизий, части которых несли внешнюю охрану трёх спецлагерей и на которые была возложена обязанность конвоирования осужденных к месту расстрела.

В преддверии операции многие задействованные в ней лица были повышены в званиях: П. К. Сопруненко, общевойсковой майор, стал капитаном ГБ; начальник УНКВД по Харьковской области капитан госбезопасности П. Е. Сафонов — майором ГБ; звание старших лейтенантов госбезопасности были присвоены комендантам Харьковского УНКВД Т. Ф. Куприю, Калининского УНКВД A. M. Рубанову, Смоленского УНКВД И. И. Грибову, а также начальнику Козельского лагеря В. Н. Королёву, шефам особых отделений трёх спецлагерей Г. А. Эйльману, М. И. Лебедеву и Г. В. Корытову. Соответствующие приказы были отданы и наркомами внутренних дел УССР и БССР.

Начиная с 7 марта проводится интенсивная подготовка и к депортации семей тех, кого высшая партийная инстанция предписала расстрелять. Решение о проведении депортации приняли 2 марта 1940 г. и Политбюро ЦК ВКП(б), и Совет народных комиссаров (СНК) СССР. 7 марта Л. П. Берия направил наркомам внутренних дел УССР И. А. Серову и БССР Л. Ф. Цанаве приказ о подготовке к выселению семей польских офицеров, полицейских и заключённых тюрем (см. № 2). Депортацию следовало подготовить к 15 апреля, семьи выселять на 10 лет в Казахстан.