Довлет схватил Анатолия Сергеевича за руку и толкнул к двери, указывая на нее пистолетом.

– Мне казалось, правильно будет учить вас поступать и думать, как я. – Анатолий Сергеевич шагнул к ученику, но остановился, поняв, что сделает только хуже. – Ты прав, я сам себе казался таким терпимым – и оказался не готов к тому, что с нами будет учиться Угэй. И на старуху бывает проруха. Есть у русских такая идиома. Но если ты спросишь сейчас, как надо поступать, то я снова отвечу: поступай, как я. Как Йа. Как он.

Сидоров вздрогнул. Ярко-синие глаза на смуглом открытом лице наполнились такой грустью, что Анатолий Сергеевич почти физически ощутил волну сострадания.

– И жить, как будто ничего не произошло? Будто они не забрали у нас планету?

– Можно мне в туалет? – тихо попросил Туан.

– Зассали мы, получается, Анатолий Сергеевич, – погрозил вьетнамцу пальцем Довлет.

– Можно подумать, планете легче будет, если один мальчик убьет другого, – ответил Анатолий, с досадой глядя, как ерзает на стуле Туан, дожидаясь, пока ему разрешат выйти. И сегодня разрешить ему учитель не мог.

– Я мужчина. И если так сделают все мужчины, лучше уж точно будет, – гордо задрав подбородок, проговорил Довлет. – Иди, Туан. Скажи, пусть телевидение позовут. Тогда пущу сюда переговорщика. Нужно, чтобы все видели, что на этой планете еще есть мужчины, способные забрать жизнь захватчика.

Вьетнамец сорвался с места и исчез за дверью. Все невольно посмотрели ему вслед.

– Они никогда с нами не воевали…

– Что? – Довлет посмотрел на Йа, и тот продолжил:

– Мой отец прилетел на первом корабле. И они за все время не сделали ни одного выстрела. Только посылали на Землю своих, чтобы те спасали людей, которым сделали боль солдаты. Отец всегда говорил: «Нам никогда… не понять, почему на вашей планете так любят убивать». Они просто пришли в гости, потому что их планете нужно немного отдыхать. Привезли с собой знания, оборудование, специалистов. Приняли наши правила, признали законы, согласились на нашу ненависть, хотя могли просто убрать людей, как пыль, как мусор. – Йа провел ладонью по столу. – Но отец никогда не говорил такого, хотя я видел на корабле много машин, которыми можно вылечить человека, но можно и убить.

– А твой настоящий отец? Может, он погиб от рук этих тварей? – недоуменно спросил Довлет.

Йа пожал плечами:

– У моего настоящего отца серая кожа, друг. А тот, благодаря кому я родился, не назвал моей матери своего имени, потому что торопился убивать. Анатолий Сергеевич говорил: вы должны быть как я. Но я – просто Йа Сидоров. Образец из меня плохой. Мой отец научил меня любить и жалеть людей. Иногда чужими глазами лучше видно, какие мы несчастные. И я всех люблю. И мне жаль, что у Алексея Сергеевича умер брат, а у Туана болит живот, потому что ему нужно было в туалет, но он слишком тебя боялся, а ты его не пускал. Но и тебя жалею и люблю, друг.

– Иди ты к шайтану, друг, – фыркнул Довлет, делая шаг в сторону.

Он собирался сказать еще что-то, но отчаянный Йа одним молниеносным движением подскочил к нему и порывисто обнял.

– Второй, ответственность за действия стрелка взяла на себя ксенооппозиционная группировка «Земляне». На переговоры не соглашается.

«Пацан совсем, – подумал Дмитрий. – Купили родители место в университете, связался с ксенофобами – накрутили парня. Горцы вообще народ горячий, внушаемый, дай только образ врага. В армию бы его, вытряхнуть из костюмчика, обвалять как следует в грязи – может, и понял бы, что, если думаешь с инопланетной дрянью воевать, надо не стволом в одногруппников тыкать, а…»

– Второй, приказ на уничтожение стрелка.