– А почему тогда у тебя русская фамилия? Или только похожа на русскую? – заговорил Анатолий, надеясь перевести разговор в мирное русло. Тему «Моя семья» они прошли еще в прошлом семестре, и вся группа охотно рассказывала о своих родителях. Йа показывал на телефоне фото матери, рассказывал много хорошего о приемном отце – космическом инженере. Забыв упомянуть, по счастью, о цвете кожи отчима.

– Все хотел спросить, – продолжил Анатолий, видя, что Довлет все еще держит пистолет опущенным, – почему тебя зовут «Йа»? Мы с другими преподавателями поначалу решили, что просто твои документы не очень удачно перевели.

– Мама назвала меня в честь отца, – обезоруживающе улыбнулся Йа. – Наверное, он был русский. Тогда над Ямусукро было много флаеров. И все флаги были разные. Ваш, русский, тоже был. Тот человек разбил свой флаер недалеко от нашего дома. Мама подобрала его. Она всегда была очень доброй. А потом тот русский отец куда-то делся, она осталась одна и почти умерла, когда пришел Коэла. Он и стал мне как папа.

– А тот, русский, – перебил ученика Анатолий, видя, как Довлет снова поднимает пистолет, – ты не пытался его найти? Твоя мама не говорила, как его зовут?

– Говорила. Он сам ей сказал: «Я Сидоров», а потом еще другое говорил, когда ему плохо было, а она совсем не знала его языка и не поняла даже, в каком городе искать. А когда я послал запрос, ответили, что человека с таким именем в России нет. Теперь-то я понимаю, что «я» – это не имя. – Сидоров хихикнул, смешно дернув широким носом. – Представляю, как смеялись люди, которые получили мой запрос.

– А меня назвали в честь моего деда, – вмешался Сундуй, каким-то внутренним чутьем поняв, что можно включиться в разговор.

– А вас? – Довлет повернулся к Анатолию Сергеевичу: – Вас в честь кого назвали?

– Мне имя брат выбрал. Старший. Он погиб. – Анатолий понял, что потерял контроль. Быстро бросил взгляд в угол, где жался к стене Угэй. Неверное слово могло стоить ученику жизни. – Я очень его любил. И твои братья и отец любят тебя, Довлет, и, думаю, им больно будет узнать, что ты устроил такое в университете. Может, отдашь мне пистолет? Мы все решим, обещаю тебе.

– Я не буду говорить, что ты стрелял мое ухо, – радостно подхватил Йа. – И Угэй не станет ничего говорить, так? – Он повернулся к сириусянину и что-то забулькал на сайдири. Угэй затряс головой, сперва только подбородком – по-своему, потом заставил себя несколько раз коротко кивнуть.

– Он не станет говорить, что ты хотел его убить, – выставив перед собой ладони в успокаивающем жесте, перевел Сидоров.

– Вы бы поверили ему? – безупречно вычленив самое слабое звено, Довлет уставился на учителя. – Я видел, как вы не хотели на уроках на него смотреть. Зря не ушли, когда я говорил. Я просто хотел объяснить этому слизню, где его место… Всегда вы такой, слишком честный, чтобы глаза отвести. А от него отводили. Пришельцы вашего брата убили, так?

– Твои бы ум и наблюдательность, да в мирное бы русло, Алекберов, – побелевшими губами ответил Анатолий. – И охраннику на входе хорошенько мозги прочистить, чтобы лучше проверял горячих парней на наличие холодного и огнестрельного.

– Выходите сейчас. Живо! – крикнул Довлет. – Вы же ненавидите этих серых тварей, но вам совесть не позволит дать мне проучить его. Вот и идите! Скажите, что я послал вас привести переговорщика.