Изменить размер шрифта - +

     В этот год день второго февраля задал загадку. Утром солнце сняло, но после полудня пошел обильный снег.
     Зима будет долгой или короткой.
     Во всяком случае, говорили люди, не тешившие себя иллюзиями, между короткой и длинной зимой разницы нет. Как обычно, придется шлепать по грязи до конца мая, а корабли придут в начале июня.
     В доме к Флоримону, Кантору и "обычным" детям - Нильсу, Марселену, Тимоти - добавился еще армейский барабанщик, которого Анжелика пригласила, так как он был сиротой. Солнце еще сияло, когда они затопили печь. Когда два часа спустя они, красные и потные, подняли головы, чтобы полюбоваться стопками блинов на столе, они увидели, что молчаливый снег почти достигает окон. Его уровень  повышался с  необыкновенной скоростью, как  в переполненном резервуаре. Они заметили большого белого зайца, прибежавшего из леса. Стоя на задних лапках, он глодал кору дерева в месте, где начинают расти ветви.
     На белых,  покрытых снегом деревьях съежившиеся  птички с красными, оранжевыми, зелеными и желтыми грудками сидели рядом, как гирлянды в Рождество. От белизны окружающего снега в доме было светло и празднично.
     Анжелика рассказывала о празднике Сретения в Париже, когда "красные дети" и "голубые дети", сироты, одетые в цвета города, продавали весь день засахаренные пирожки.
     Вспоминая, Анжелика рассказала, как она разыскивала своих детей у фермерши в Нельи и как ей пришлось угрожать фермерше своим египетским кинжалом, чтобы их забрать.
     Малютка  Кантор лежал  в  хлеве на  соломе между  быком  и ослом.
     - И, несмотря на это, ты был, как всегда, толстенький и пухленький и довольствовался  тем, что  сосал  тряпку. Ты  был ужасающе  грязен.
     Маленькая служанка Жавотта кое-как кормила тебя молоком, украденным во время дойки, но тебя никто не мыл.
     - Подумаешь, большое дело! - сказал Кантор.
     Флоримон не помнил, как его скрывали в собачьей будке, чтобы спасти от побоев хозяйки, ни о Нельской башне или Новом мосте. Только о доме "зеленой мельницы".  Испытания его  детства оставили  у него  совсем неясные воспоминания.
     Наоборот, когда несколько лет позднее он был представлен ко двору, он начал свою жизнь, и, начиная с этого времени, у него были только хорошие воспоминания, даже о последующих годах в училищах.
     При дворе он обучался быть пажом, обучился фехтованию. Потом, когда ему пришлось перестать быть мотыльком в Версале, а начать обучение в мрачном училище, он не страдал, науки заменяли ему все.
     Когда ему пришлось драться на дуэли, привлечь к себе внимание принцев и короля, заняться химией, для него открылась дверь в ослепительный мир, и это заставило забыть испытания, из-за которых он, будучи ребенком, не мог раскрыть свои способности.
     Играть важную роль, проявить себя наилучшим образом, общаясь с видными людьми, - это соответствовало его неутолимой  активности и чувству собственного достоинства. Свойственное ему стремление узнать как можно больше, совершенствоваться во всем позволило ему принять без огорчения резкий контраст между жизнью двора и сурового училища.
     У Кантора было иначе и все происходило наоборот. Мечтатель, артист, стремящийся к спокойствию и жизненным удобствам, он любил медленно есть вкусные вещи, жизнь двора ему совсем не нравилась. Конечно, болтливые знатные дамы пичкали его конфетами, которые он не мог даже спокойно съесть. Конечно, они с Флоримоном  могли устроить несколько хороших проказ, например, когда они связали вместе ленты с правого и левого ботинка де Ронзобеля перед тем, как он должен был поклониться королю.
Быстрый переход