|
Прозорливость в отношении душ, событий, явлений. Вплоть до пророчеств, предостережений против чего-то, что, казалось, пока не вызывает никакой тревоги; он бросал их как бы мимоходом, а некоторое время спустя его слова сбывались, все это видели, сбывались с невероятной точностью... После всех исповедей; которые он имел счастье доверить этому великому иезуиту, мальтийский рыцарь всегда выходил просветленным, лучше познавшим самого себя, более уверенным в своем пути. И он понимал, что в исповедальне отца д’Оржеваля, там, в маленькой, холодной часовенке прежней миссии на реке Сен-Шарль, куда он заглядывал, когда ходил в Квебек, они сражались друг с другом, часами сражались. Ничто не давало ему повода сомневаться в отце д’Оржевале и теперь. Но Ломени и сам был человеком мудрым, наблюдательным, и у него был богатый опыт, приобретенный им за годы жизни в колониях. Он не один раз воочию наблюдал, какое невероятное терпение, выдержку и лукавство тоже проявляли иногда некоторые женщины. После долгих и мучительных размышлений он решил быть более осмотрительным, более суровым и, посоветовавшись с бароном д'Арребу, попытаться раскрыть в Анжелике дьявольскую сущность... если она в ней есть. Глава 10 Снова на Вапассу словно опустилась долгая ночь. Ночь, которая продлилась шесть дней. Снег и ветер объединили усилия, чтобы задушить форт в своих вихрях, и даже тонюсенький луч света не мог пробиться через залепленные снегом, ставшие совсем непроницаемыми окна. Открыть дверь - даже от этого пришлось на несколько дней отказаться. Ветер загонял обратно в трубы каминов клубы дыма, и люди задыхались без свежего воздуха. Однако форт стоял неколебимо - Вапассу оказался надежным убежищем, несмотря на то, что резкие порывы ветра то и дело заставляли трещать его крышу. Дубовые стропила с ровно обтесанными боками словно приросли одно к другому и не предали хозяев Вапассу. Все теснились в тепле дома, жались друг к другу. И вот как раз во время этой долгой ночи одну из лошадей, вороного жеребца, утащили волки. И тогда граф де Пейрак принял решение прирезать Волли. Конюшню и сарай разрушила непогода, и лошадь негде было держать, нечем было кормить, да и люди находились на грани голода. Жоффрей де Пейрак не мог простить себе, что в надежде на несбыточное чудо не сразу решился на этот шаг. Уж он-то знал, что их запасы мяса подходят к концу и, даже если бы они смогли целыми днями охотиться, все равно мало вероятно, что они сумели бы прокормить всех. И теперь потеря жеребца делала угрозу голода еще ощутимее. Узнав о решении мужа, Анжелика ничего не сказала. Да и что говорить, если жизнь сама выдвинула свои неотложные требования и произвела переоценку ценностей. Сколько сил положили они на этих лошадей! Одно то, что они сумели привести их в глубь страны, приобрело в их глазах какой-то символический смысл, и потому спасти, сохранить их казалось всем чрезвычайно важным. Теперь же речь шла о спасении жизни людей. Уже не о том, быть или не быть лошадям в верховьях Кеннебека, а о том, быть или не быть там де Пейраку и его людям. Все молчали. Была в этом незаслуженном поражении великая горечь: они не сумели сделать все, что задумали. Но Анжелика утешала себя: ведь нельзя же требовать, чтобы любое дело всегда шло без сучка без задоринки, и нельзя дойти до намеченной цели, ничем не пожертвовав в пути. Но горечь исчезла, смытая огромной волной радостного возбуждения, которое захлестнуло ее, когда она увидела, что может напоить больных и выздоравливающих наваристым бульоном, укрепить их силы, и в течение нескольких дней обилие свежего мяса и запах жаркого вознаграждали изголодавшиеся желудки и пробуждали в людях веселость, пусть немного нервозную, но наверняка помогавшую им восстанавливать силы и запасаться терпением. |
