— А что остается? — заметил Карл. — Чем–то надо зарабатывать на жизнь. У меня никогда не было настоящей работы. Для нас, негров, ее не находится, а ведь я такой же человек, как и все. Поверьте, нищих будет все больше и больше. Кому хочется попрошайничать, вот и устраиваюсь как могу.

А как бы оценила мою помощь республиканцам пожилая негритянка из Милуоки Мэри Гопкинс? Крысы искусали ее внука, сейчас она боится за своих троих дочерей и запретила им играть во дворе с наступлением темноты. «Нет, это не мыши, — рассказывала она. — Крысы настолько велики, что недавно я спутала одну из них с серым котом. А что делать, если власти вот уже год не убирают у нас в районе мусор. Говорят, нет средств…»

Разве поддержали бы меня студенты–негры из Дартмундского колледжа в Ганновере (штат Нью–Гэмпшир), которых буквально терроризировали местные расисты. Журнал «Дартмунд ревью», опекаемый конгрессменом–республиканцем Джеком Кемпом, прямо намекал на уместность негров в Африке, но не в Америке. Кстати, бывший редактор этого журнала работал тогда над составлением речей для хозяина Белого дома.

А что сказала бы каждая третья негритянская семья и около половины всех негров, живущих на доходы ниже официально принятого уровня нищеты? Каждый пятый негр, не имеющий возможности доучиться в школе, и почти каждый второй, занятый отчаянным поиском работы, чтобы прокормить себя и родных? Только за один год в результате пресловутой «рейганомики» безработица среди негров подскочила на 25 процентов, миллионы лишились пособий — последнего шанса на выживание, резко возросло количество самоубийств. «В то время как белая Америка переживает серьезную простуду, — отмечалось в исследовании Национальной городской лиги, — у черной Америки уже тяжелое воспаление легких». Именно по ней прежде всего ударила политика республиканской администрации, сократившей бюджетные ассигнования по программам помощи безработным, престарелым и детям, а в довершение всего взявшей курс на открытое подавление гражданских прав и восстановление сегрегации в школах. Такого наступления расистов страна не знала за все послевоенные годы.

«Как и любой человек, я очень сочувствую безработным», — заметил в письме президент Рейган. Кроме сочувствия, да и то формального, глава Белого дома демонстрировал и недюженные способности в импровизации и риторике на тему «с одной стороны… однако, с другой…». По его словам, только за год правления администрации республиканцев работу получили почти миллион человек. Но вот только президент почему–то умалчивал, а сколько людей за это же время ее потеряли, остались без средств к существованию не вопреки, а в результате экономической политики его администрации. Обратись он за фактами не к советникам, а к самим безработным, те наверняка напомнили бы ему о «другой стороне».

Чикагский сталевар Вилли Джонс сообщил бы, что почти год Он безуспешно ищет работу, не получая даже пособия по безработице, ибо иссякли средства на эти цели, урезанные вашингтонской администрацией. Сразу после рождества кредиторы забрали у него старенький автомобиль — последнее его более или менее ценное имущество (а ведь он проработал на заводе около девяти лет и, казалось, мог рассчитывать на дополнительные льготы). Он напомнил бы президенту о том, что в чикагском промышленном районе каждый пятый сталевар потерял работу. И о том, что по всей Америке только безработных сталеваров насчитывается около трети миллиона.

Если бы президент обратился за фактами не к советникам, а к непредвзятым экономистам, картина выглядела бы далеко не в розовых тонах.