— Ведь София ни слова не прочла из этой книги, — с горечью вымолвил Бертрам, когда он и две его старшие сестры нашли убежище в спальне девочек, после того, как они провели вечер в маленькой гостиной, в виде наказания слушая выдержки из незабвенной работы сэра Джона Малькольма, которую им читали вслух.

— Ну нет, я прочла, — ответила София, сидя на краешке своей кровати и так подвернув ноги, что, если бы ее могла видеть мама, она непременно бы сделала ей замечание.

Маргарита, которую всегда отсылали спать до появления подноса с чаем и которая поэтому избежала большей части вечернего наказания, села, обняв руками коленки и спросила:

— Когда?

— Это было в тот день, когда мама была вынуждена уйти и попросила меня остаться в гостиной на случай, если зайдет старая миссис Фархам, — объяснила Софи. — Мне было просто больше нечего делать.

Пристально посмотрев на нее в течение нескольких секунд, ее брат и сестра очевидно решили, что объяснение достаточно убедительно и оставили эту тему.

— Хочу признаться, что я была готова умереть, когда папа сказал это обо мне! — заявила Арабелла.

— Да, но знаешь ли, Белла, он очень рассеянный, — сказала София, — и я полагаю, что он забыл о том, что вы с Бертрамом делали на святках и что он сказал о вашей слабости к пышным нарядам; я говорю о том случае, когда вы вытащили перья из дядиных павлинов, чтобы украсить ими ваши старые шляпы.

— Да, возможно, он и забыл, — слегка успокоившись, согласилась Арабелла. — Но в то же самое время, — добавила она, оживляясь, — он никогда не говорил, что у меня нет такта, об отсутствии которого у тебя он сказал, когда обнаружил, что именно ты, Софи, в одно из воскресений положила в церковную сумку пуговицу от брюк Гарри.

На это нечего было ответить, и София замолчала. Внезапно Бертрам сказал:

— Так как решено, что ты, Белла, должна ехать в Лондон, я тебе что-то скажу!

Несмотря на то, что в течение семнадцати лет Арабелла тесно общалась со своим младшим братом, она не удержалась от нетерпеливого восклицания:

— Умоляю тебя, говори!

— Ты, возможно, удивишься, когда окажешься там, — сказал Бертрам таинственным голосом, — обрати внимание, я сказал, возможно.

— Что ты можешь иметь в виду? Скажи мне, Бертрам, самый дорогой Бертрам!

— Я не такой олух! Девочки всегда все выбалтывают!

— Я не проболтаюсь! Ты же меня знаешь! О Бертрам!

— Не обращай на него внимания! — посоветовала Маргарет, откидываясь на подушки. — Это все болтовня!

— Ну нет, мисс, — с раздражением сказал ее брат. — Тебе не нужно думать о том, что я хотел сказать, так как я ничего и не хотел. Но не удивляйся, Белла, если ты будешь кое-чем поражена вскоре по приезде в Лондон.

Это странное заявление естественно вызвало громкий протест со стороны сестер. К несчастью, всеобщая веселость достигла ушей старой няни, которая быстро оказалась в комнате и разразилась громкой проповедью о полном нарушении приличий молодыми джентльменами, которые позволяют себе сидеть на кроватях своих сестер. Так как она была вполне способна доложить о подобном шокирующем поведении маме, Бертрам благоразумно решил убраться восвояси, в результате чего дискуссия неожиданно оборвалась. Нянька, задув свечи, сказала, что, если все это дойдет до маминых ушей, для мисс Арабеллы не будет никакого Лондона. Но, очевидно, это не дошло до маминых ушей: в последовавшие за этим дни в доме викария, за исключением времени, когда присутствовал папа, не говорили ни о чем другом, кроме как о приближающемся выезде Арабеллы в высший свет.