– А я ведь могу помереть, ничего вам не сказавши, – ехидно произнес старик. – Все эти препараты дают парадоксальные побочные эффекты. Бац – и помер! Вот вы огорчитесь.

Звук дизеля нарастал. Трое мужчин молчали.

– Запросто помру, – продолжал издеваться Дитер. – Я ведь уже очень старый.

Блеснул шприц. Сильная рука схватила старика за плечо.

– Тут и вен то ни хрена не найти, – сказал Коля, разглядывая бледную кожу руки.

Игла воткнулась. Фегельзанг почти не почувствовал боли.

– Есть, – сказал Коля и потихоньку начал давить на поршень. Он вводил десятипроцентный раствор барбамила очень медленно, то и дело заглядывая в глаза старику.

– Готово, – сказал он через две минуты и выдернул шприц. Фегельзангу показалось, что прошел час. Звук дизеля стал громче. Посудинку слегка качнуло, и старик подумал: что это – волна от проходящего судна или уже начинает действовать наркотик? Он боялся потерять контроль над реальностью.

Старенькую баржу качнуло еще раз, потом еще. Дунайская вода лизнула ржавый борт. Заскрипели кранцы между бортом и заброшенным бетонным причалом. Плескалась черная вода в полузатопленном трюме. Дитер Фегельзанг почувствовал тепло, приятный сухой жар, идущий изнутри. Коля еще раз заглянул ему в глаза и отошел в сторону, в горячую темноту. Натан Когль переставил шатающийся стул и сел на него верхом напротив Дитера. «Начинается», – подумал старик. – «Надо зацепиться за что то. Надо привязаться к какому то реальному объекту, пока сознание не растворилось в наркотике».

Самым реальным предметом в этой грязной дыре оказались ржавые тиски, привинченные к верстаку. Дитер впился в них расширившимися зрачками. Он все сильнее ощущал жар, на лбу выступила испарина. Гортань была шершавой, сухой и горячей. Тиски! Смотреть на тиски. Вставить руку в разинутую ржавую пасть и начать вращать рычаг.

– Давайте поговорим, герр Фегельзанг… Оборот рычага по часовой стрелке. Челюсти тисков сдвинулись на несколько миллиметров.

– Кто была эта элегантная дама в пассаже? Еще оборот… стальные пластины с насечкой коснулись кожи. Они коснулись тонкой кожи еврейского мальчика в Варшавском гетто. Как его звали? Не помню…

– Кто она? Как ее имя?

Жарко… очень жарко… миндалевидные иудейские глаза расширились от ужаса. Штурмбаннфюрер Беккер улыбнулся и слегка нажал на рычаг тисков… Как звали этого мальчика?

– Она любовница Гончарова? Секретарша? Как ее фамилия? Говорите, герр Фегельзанг! Вам хочется говорить. Верно?

Рудольф Беккер снова нажал на рычаг тисков. Раздался ржавый скрип. Еврейский мальчик прикусил нижнюю губу. Руди улыбнулся улыбкой истинного арийца.

– Номер счета, господин адвокат! Шепните мне номер счета.

Бледный луч фонаря стал ярче, он резал глаза, вспыхивал тысячами искорок на белоснежном снегу. Смотреть на тиски! Только на тиски! Там, за бьющим в лицо прожектором, должны стоять тиски…

– Кто эта женщина? Отвечайте! Дитер попытался сосредоточиться. Это ржавое пятно в углу – тиски? Да, это тиски с зажатой в них рукой еврейского мальчика. Штурмбаннфюрер Беккер повернул рычаг еще на одну восьмую оборота… Прекрати, Руди… Я только начал. Самое интересное впереди, Дитер. Скоро этот жиденыш будет визжать, как свинья.

– Где вы должны встретиться, герр Фегельзанг?

– В Варшаве, – простонал старик. – Это было в Варшаве.

– Хорошо, – быстро сказал Натан Когль. – А что было в Варшаве?

Огромные черные глаза еврейского мальчика и бледно голубые прищуренные глаза Руди… Еще на одну восьмую… сдавленный стон из плотно сжатых детских губ.