— Почему?..

Взгляд сокола снова сковал его; он не мог отвернуться, он видел, словно читал воспоминания в темных глазах, тихую многовековую игру, которую вел Высший — то с Властелинами Земли, то с Гистеслухломом, то с самим Моргоном, непрерывно сплетаемый ковер загадок, нити которого были древними, как само время, были и те, что вплетались при шаге через порог в покой волшебника или при изменении во взгляде и лице Звездоносца.

Властелин Земли вышел один из теней древней, великой, незавершенной тайны. И скрывался тысячи лет. То как лист в роскошном мягком покрове на лесной земле, то как пучок солнечного света на сосновой коре появлялся он, и никто не видел его и не знал, где он находится. Затем на тысячу лет он принял облик чародея и еще на тысячу — невозмутимого и загадочного арфиста, оглядывающегося на переплетенные изгибы мощи своими бесстрастными глазами.

— Почему? — снова прошептал Моргон. И увидел себя на Хеде, сидящим на краю причала и подергивающим струны арфы, на которой он не умел играть, в то время как тень арфиста Высшего уже падала на него. Морской ветер или рука Высшего открыли звезды у линии его волос. Арфист увидел их: обещание из прошлого, столь древнее, что имя его оказалось забыто. Он не мог поверить; он сплетал загадки из своего молчания…

— Но почему же? — Слезы пылали в его глазах. Или пот? Он протер глаза, и ладони его снова взялись за плечи Высшего, словно требование удержать его в этом облике. — Ты бы мог убить Гистеслухлома одной мгновенной мыслью. Вместо этого ты ему служил. Ты. Ты выдал ему меня. Или ты так долго был его арфистом, что позабыл свое имя?

Высший сделал шаг в сторону. Теперь уже плечи Моргона удерживались крепкой хваткой.

— Подумай. Ты — Мастер Загадок.

— Я играл, потому что ты меня вызвал. Но я не знаю почему…

— Подумай. Я нашел тебя на Хеде, невинного, невежественного, знать ничего не знающего о своем жребии. Ты даже арфой не владел. Кто в Обитаемом Мире побудил бы тебя к твоему могуществу?

— Волшебники, — процедил Моргон сквозь зубы. — Ты мог бы остановить разрушение Лунголда. Ты был там. Волшебники могли бы спастись и не утратить свободы, могли бы обучить меня защищаться так, как это требуется…

— Нет. Если бы я прибег к мощи, чтобы остановить тот бой, я бы оказался втянут в сражение с Властелинами Земли задолго до того, как был готов. Они бы сокрушили меня. Подумай об их лицах. Вспомни их. Лица Властелинов Земли, которые ты видел в горе Эрленстар. Я из них. Дети, которых они когда-то любили, были погребены в недрах горы Исиг. Как бы мог ты, во всей своей невинности, понять их? Их жажду и беззаконие? Да кто в Обитаемом Мире научил бы тебя этому? Ты хотел выбирать. Я тебе позволил. Ты бы мог принять мощь в том виде, в каком получил ее от Гистеслухлома, — беззаконную, разрушительную, не знающую, что такое любовь. Или ты мог бы поглощать тьму, пока не придал бы ей облик, не постиг бы ее, — и по-прежнему требовал бы еще и еще. А когда ты вырвался из-под власти Гистеслухлома — почему ты стал преследовать меня, а не его? Он забрал у тебя мощь землезакона. Я забрал твое доверие, твою любовь… ты преследовал то, что больше ценил…

Ладони Моргона раскрылись и снова сомкнулись. Дыхание скребло ему горло, точно острыми зубьями бороны. Он постарался успокоиться, чтобы суметь облечь в слова решающий вопрос:

— Чего ты хочешь от меня?

— Моргон, подумай.