– Спасибо! А еще у вас оригинальная прическа и итальянский акцент. Значит, это вы.

Дикобраз провел ладонью по непокорной шевелюре. Прежде чем идти на «party» он честно пытался навести на голове порядок. Расческа в который уже раз оказалась бессильна.

– А я – Глория Свенсон. Мой хороший друг хочет с вами побеседовать. Я пойду первой, вы – за мной. Встретимся в коридоре слева от входа.

Улыбнулась уголками ярко накрашенных губ.

Исчезла.

Прежде чем идти следом, князь допил шампанское и поставил бокал на ближайший столик. И тут же по стеклу ударили первые тяжелые капли дождя.

* * *

– Мое отношение к фашизму однозначно, – сказал он человеку в комнате с тяжелыми шторами. – Но это никак не касается Италии. Ничего во вред своей стране не делал и делать не собираюсь. Свержение Муссолини – наша внутренняя проблема. Италия – слабая и бедная страна, любой толчок извне может ее разрушить.

– Судьба Италии – это и судьба всей Европы, – ответили ему. – Вы были на фронте, синьор Скалетта. А теперь представьте себе новую войну, только куда страшнее. После битвы у Капоретто Италия была на грани распада. Еще одной мировой бойни ей не выдержать, а Муссолини не очень похож на миротворца. Скажу больше: ни Италия, ни даже вся Европа новую войну не остановят. Таков расклад. Остается решить, что в силах сделать лично вы, эмигрант и специалист по политической философии. Давайте подумаем об этом вместе.

На следующий день в душном гостиничном номере Алессандро Руффо ди Скалетта сел писать свой первый сценарий.

9

Синий, серый, зеленый… Летнее июньское небо, отвесный скальный обрыв, трава, кустарник, лес… Гору словно обрубили тесаком, камень был ровный, лишь время от времени попадались узкие извилистые расщелины.

Арденны позади, он уже в Рейхе. Западная оконечность Рейнских гор, места глухие и малолюдные, однако мало ли кто может взглянуть в небо? На всякий случай Лейхтвейс летел, как и прежде, в километре от земли. Без бинокля не увидеть, проверено и не раз.

На часах – два пополудни, вечером он будет на месте. Все пока удавалось, даже самое опасное – дневка, несколько часов сна после ночного перелета. Наставления категорически запрещают снимать ранец, если не обеспечена должная охрана – особенно когда ты один. Но охранять могут не только люди. Рассвет Лейхтвейс встретил над Арденнами. Дорогу подсказала узкая река Урт, к северу от нее он сразу увидел неровную, поросшую редким лесом вершину. Зигнаал ван Ботрань, самая высокая гора здешних мест. На ее макушке, как и полагается – геодезический знак, рядом – маленький фанерный домик, приют скалолазов. Как Лейтхвейс и надеялся, и в домике, и на всей вершине было пусто. Никого! Осталось закрыть дверь на крючок и положить пистолет под руку.

Обошлось, никто не потревожил. Проснувшись и наскоро сделав привычную зарядку, он отломил от шоколадной плитки ровно половину, отхлебнул из фляги – и, нацепив ранец, взмыл прямо в небо, в синий горячий зенит. Лишние полдня – законная награда. Начальство ждет его на западе, а он свернет на юг.

И никто, никто не помешает!

Нужную скалу Лейхтвейс уже заметил – чуть повыше прочих, гладкая, ровная с зеленой травяной каймой возле подножия. Мечта альпиниста! Его сослуживцы по полку только и говорили, что о горах. Каждый, даже зеленый новичок, мечтал попасть в «категорию шесть», касту лучших из лучших, на всю Германию – едва ли десяток, даже если с аннексированной Австрией считать. Лейхтвейс честно постигал трудную науку горного стрелка, но без всякого воодушевления.