Он почти физически ощущал у себя за спиной сталинские бумаги; казалось, и Генсек находится здесь, в машине. Он беспокоился о Зинаиде. Хотелось выпить или хотя бы закурить, но О'Брайен заранее объявил «тойоту» зоной, свободной от табачного дыма.

    — Вы нервничаете, — сказал О'Брайен, оборвав себя наполуслове. — Я вижу.

    — Вы меня в чем-то упрекаете?

    — С какой стати? Из-за Мамонтова? — Репортер махнул рукой. — Он меня не пугает.

    — Вы просто не видели, что они сделали со стариком.

    — Ну, с нами он такого не сделает. С британцем и американцем. Он еще не совсем спятил.

    — Будем надеяться. Но он может сделать это с Зинаидой.

    — Какое мне дело до Зинаиды? Да у нее ведь уже нет тетради, она у нас.

    — Милый вы человек, вам это кто-нибудь говорил? А если они ей не поверят?

    — Я просто хочу сказать, что вам нечего опасаться Мамонтова, вот и все. Я несколько раз брал у него интервью и знаю, что это отыгранная карта. Он весь в прошлом. Как вы. — О'Брайен улыбнулся.

    — А вы? Вы, следовательно, не живете в прошлом?

    — Я? Никоим образом. При моей профессии я не могу себе этого позволить.

    — Что ж, давайте порассуждаем, — предложил Келсо с холодной любезностью в голосе. Он мысленно уже выдвинул ящик стола, доставая самый острый нож. — Все эти места, которыми вы похвалялись два часа подряд, — Африка, Босния, Ближний Восток, Северная Ирландия, — прошлое там не имеет никакого значения, вы это хотите сказать? Вы полагаете, что они все там живут в настоящем? И вот просыпаются однажды утром, видят вас с четырьмя кейсами и решают начать войну? А до вашего приезда они ни о чем таком и не думали. «Эй, смотрите все, это я, Эр-Джей О'Брайен, и я только что открыл эти проклятые Балканы...»

    — Ладно, — пробурчал тот, — незачем говорить со мной в таком тоне.

    — Именно есть зачем! — Келсо оживился. — Это величайший миф нашего века. Великий западный миф. Надменность нашей цивилизации, персонифицированная — вы уж меня простите — в вас: если где-то есть

    «Макдоналдс», можно смотреть Си-Эн-Эн и принимают чеки «Америкэн Экспресс», то это место ничем не отличается от всех прочих — у него больше нет прошлого, оно живет в нулевом году. Но это неправда.

    — Вы убеждены, что вы лучше меня?

    — Нет.

    — Умнее?

    — Да нет же! Слушайте, вот вы говорите, что Москва — опасный город. И это действительно так. Почему? Я вам скажу. Потому что в России нет традиции частной собственности. Сначала тут жили рабочие и крестьяне, у которых не было ничего, а страной владела аристократия. Затем опять-таки рабочие и крестьяне, у которых не было ничего, а страной владела партия. Теперь по-прежнему здесь живут рабочие и крестьяне, у которых нет ничего, а страной владеет тот — и так было всегда, — у кого кулаки потяжелее. Пока вы этого не поймете, вы не поймете и Россию.